Фагоцит. Покой нам только снится - Андрей Величко

Вообще-то, конечно, с точки зрения Скворцова, Антонов всегда был пожилым и не очень здоровым человеком – это чувствовалось в первый момент всякого перемещения нашего более или менее общего сознания из двадцатого в двадцать первый век. Хотя наверняка более девяноста процентов ровесников Антонова многого бы не пожалели за возможность чувствовать себя столь же «плохо», как он.

– Не дождешься, – вздохнул мой духовный брат. – Меня беспокоит, что у нас все хорошо. А так не бывает. И значит, или нас в ближайшем же будущем ожидает грандиозная бяка, или, что еще хуже, она уже наступила, но мы ее не видим. Впрочем, возможно, ты прав, и это просто старческое нытье.

– Или ты здесь от безделья маешься, – высказал свое видение проблемы я. – Если мне нечего делать в двадцать первом веке, то я там свою личность и не активирую, мне вполне хватает твоих воспоминаний. А ты тут торчишь чуть ли не постоянно.

– Тебе что, жалко?

– Нет, зато тебе скучно. Прямо как какому-нибудь, прости господи, доктору Фаусту. В общем, это я вот к чему – завязывай с рефлексией, для тебя есть работа.

– Я весь внимание.

– Пора попробовать научиться совмещению наших функций. Нам скоро лететь в космос, а там возможна ситуация, когда придется одновременно и что-то срочно чинить – например, при нарушении герметичности станции. И поддерживать жизнедеятельность в условиях резко упавшего давления, или что там еще может стрястись.

– Всегда готов, а что мне делать?

– У меня сейчас по плану утренняя пробежка. Но побегу я не как обычно, километр в среднем темпе, а три и на пределе возможностей. А ты фиксируй состояние организма и прикидывай, чем сможешь ему помочь, не отвлекая меня от бега. Это будет вводный этап. Потом, если у тебя все получится, я включу нашу рентгеновскую установку, полезу под излучение и чем-нибудь там займусь, а ты будешь в режиме реального времени минимизировать воздействие на меня рентгенов.

– На тебя будут воздействовать не рентгены, а зиверты.

– Мне как-то хрен с ними, это твоя забота, чтобы они не нанесли вреда нашему общему здешнему организму.

– Саша настучит, и тебе будет втык. И вообще ты живодер.

– Не настучит, это же не сегодня, а он всю следующую неделю будет торчать в Зеленограде. И – неужели забыл? – живодер у нас как раз ты.

– Вот именно. Слушай, может, ну его в зад, этот космос? О тебе же забочусь, мне-то в двадцать первом веке ничего не будет. Я, пожалуй, смогу сотворить с твоим здоровьем что-нибудь, из-за чего полет будет признан невозможным, а потом вернуть все как было.

– Отстань, ты же знаешь, зачем я туда собрался.

Разумеется, Антонов это знал. В принципе, я, конечно, мог бы стремиться в полет и просто так, из интереса, но это только если бы я здесь был один. Однако это не так, и дело тут не в Антонове. У меня есть жена, дочка и тетя Нина с дядей Мишей, а значит, для того чтобы рисковать головой, нужны более серьезные аргументы, чем что-то вроде «это круто».

Они были, и самый весомый звучал как «хочешь, чтобы было сделано хорошо – сделай сам». То есть я не очень надеялся на товарищей Брежнева, Шелепина и Косыгина. Нет, они, конечно, прониклись показанными им картинами своего возможного будущего, а с точки зрения Антонова – прошлого. Однако, как нас учит марксизм-ленинизм, они, пусть и не совсем осознанно, но будут действовать в интересах своего класса. А это – партийно-государственная номенклатура. То, что она чуть ли не с момента своего образования стала классом, никаких сомнений не вызывает. Все признаки налицо.

– У нее есть свое исторически определенное место в системе общественного производства. Она всем руководит, а по результату хрущевских реформ еще и ни за что не отвечает.

– У нее особое отношение к средствам производства. Она ими распоряжается, но (к ее сожалению) пока не владеет. То есть не может загнать за рубеж по дешевке, а деньги положить в карман.

– Размеры и способы получения доли общественного богатства у номенклатуры свои и не такие, как у рабочих, крестьян и даже творческой интеллигенции, которая, как справедливо указывает марксизм-ленинизм, не класс, а всего лишь прослойка.

И наконец, у номенклатуры свое отношение к собственности.

Кстати, если смотреть по Ленину, то и в РФ чиновники никакая не социальная группа, а самый настоящий класс, но об этом пусть болит голова у Антонова.

Хотя, насколько я помню, она у него не болит никогда.

Так вот, хотят они или не хотят, но нынешние триумвиры действуют и будут действовать в интересах своего класса, а это меня не устраивает. И значит, надо лезть на самый верх самому, а героическому космонавту это проще, чем просто успешному инженеру и ученому, пусть даже и обладающему паранормальными способностями.

Тем временем для СССР и всего прогрессивного человечества вовсю приближалась дата, по своему значению никак не меньшая, чем прошедшее пятидесятилетие Великого Октября – столетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Я с трудом удержался от запуска в массы анекдотов вроде выпуска трехспальной кровати «Ленин с нами» и переименования Бахчисарайского фонтана в «Струю Ильича». Главным образом потому, что эти и многие другие им подобные творения прекрасно сочинят и без меня, история это подтверждает. К тому же анекдот про настенные часы, где вместо кукушки выезжает Ленин на броневике и говорит «товарищи, революция, о необходимости которой говорили большевики, ку-ку!», мне дядя Миша уже рассказал. Я же в ответ поведал ему про конкурс политических анекдотов к юбилею. Мол, третья премия – три года общего режима по ленинским местам, вторая – пять строгого и пять ссылки, первая – встреча с юбиляром. Кажется, тесть понял.

Поначалу у меня была даже мысль лететь пораньше, к юбилею Ленина, но по здравом размышлении я от нее отказался. Во-первых, я просто не успевал закончить программу подготовки. А во-вторых, из соображений пиара летать все-таки лучше в компании Гагарина, чем Николаева. Тем более что с Юрой мы уже почти подружились, а Николаева я несколько раз видел, и все.

Поэтому сначала слетают Николаев с Севастьяновым и проведут на орбите дней двадцать. Кстати, в той истории многие говорили – мол, за что ему вторую звезду-то? Чай, не первый полет и даже не десятый. А если бы люди узнали действительную степень риска и, главное, то, что после полета космонавты даже не смогли сами выйти из корабля – их вынесли, отношение было бы совсем другим – это я к вопросу, надо ли в таких случаях обнародовать правду. Именно тогда был обнаружен так называемый «эффект Николаева» – серьезные трудности при адаптации к земной гравитации после более чем двухнедельного полета в невесомости.

Разумеется, Антонов давно предоставил материалы об этом, и теперь одной из основных задач полета была проверка методик поддержания организмов космонавтов в тонусе.

Потом на орбиту будет выведена станция «Салют», ну а затем мы с Гагариным полетим ее обживать. Если все пройдет по плану, то это займет восемнадцать суток, ну а если нет, то хрен его знает. Во всяком случае, теоретически в станции можно будет прожить полгода, а если наши с Антоновым возможности в космосе не исчезнут, то больше.