Белоснежный роман - Татьяна Алюшина

– Давай, – согласился с планом Вольский и двинулся в комнату.

Осмотрев ванную комнату, Настя распахнула дверь, выходя из нее, и в тот же момент, одновременно, распахнулась входная дверь номера – удивительнейшим образом эти две двери, словно синхронизированные кем-то во времени, открылись вместе…

Две женщины в глубоком недоумении уставились друг на друга, замерев на пару секунд от первого непроизвольного шока…

И каким-то непостижимым образом за те две секунды, что они смотрели друг на друга, Настю словно озарило, что и почему происходит и зачем здесь эта женщина. Именно эта женщина!

И это озарение спасло ей жизнь!

Она не то что отшатнулась, а чуть ли не скакнула от двери в направлении комнаты, успевая уйти от смертельного удара уже летевшей в ее сторону руки с зажатым в ней отточенным острым скальпелем, и проорала:

– Максим!!!

И отлетела к стене, избегая следующего стремительного удара.

Прихожая-коридор в этом номере была весьма скромных размеров, не рассчитанная на активное размахивание руками-ногами и уж тем более какую-то борьбу.

К тому же Настя, отшатнувшись, оказалась за распахнутой створкой двери, и направленный в нее противницей скальпель с хрустом вонзился в эту самую дверь, на Настино счастье, сделанную из дорогого, прочного материала, в котором он и застрял.

Нападавшая женщина даже не попыталась его выдернуть, а ни секунды не раздумывая, рванулась всем телом к противнице, занося руку для нового удара. Настя интуитивно шарахнулась в другую сторону, и тут руку нападавшей перехватил Вольский, рванул на себя, продлевая таким образом ее движение, и нанес резкий короткий удар в челюсть…

Вернее, рассчитывал нанести – нападавшая успела уйти вниз от его руки, развернулась на полкорпуса, и его мощный кулак лишь задел ее скулу.

В результате стремительных перемещений их тел Настя оказалась между ними, и сообразив, что мешает Максиму, да еще и торчит в центре схватки, она резко присела и распласталась спиной по стене.

Он рванул женщину за руку, которую продолжал удерживать, и противники вывалились из узкого коридора в комнату.

Могло показаться, что это неравный бой – женщина, хоть и крепкая, крупная, но против большого и спортивного Вольского проигрывала физически, но она была профи: жилистая, с мощными натренированными мышцами, необычайно быстрая и владевшая совсем иной школой единоборств, чем он.

Настя смотреть на их противостояние не стала, а рванула в ванную комнату, схватила небольшую, но увесистую деревянную подставку на ванну для эстетствующих господ, предпочитающих принимать горячие водные процедуры и одновременно выпивать-закусывать, и выскочила с этим «орудием» на подмогу Максиму. В номере уже что-то летело, билось-крушилось, падало и ломалось.

Но со своей дилетантской помощью она все же запоздала.

На полу распласталась на животе незваная гостья, явно находившаяся в бессознательном состоянии, а возле нее, опустившись на колени, сидел Вольский, вытаскивая брючный ремень из петлиц своих джинсов.

– Блин, Настя! – наигранно возмутился Вольский. – Я познакомился с прекрасной, скромной девушкой с самой мирной профессией садовода! Где твои пестики-тычинки? Сплошная бондиана какая-то!

– Ну, извини, – покаялась она в тон ему и бессильно развела руками, только сейчас заметив, что все еще сжимает в руке деревянную подставку. Настя откинула ее в угол, куда она с грохотом и упала.

Максим Романович тем временем как-то очень сноровисто и умело сложил руки обездвиженной дамочки на спине, жестко зафиксировал их ремнем и спросил:

– Так. И что дальше?

– Я осматриваю номер, и мы звоним Федорову.

– Кто у нас Федоров? – поднялся с колен Максим.

– Сергей Иванович. Хотя, может, он совсем никакой не Сергей Иванович и уж точно не Федоров.

– Какая, собственно, разница? – пожал плечами Вольский.

– Никакой, – кивнула Настя, соглашаясь с ним.

А он вдруг шагнул к ней, обнял, прижал и спросил проникновенно:

– Испугалась?

– Испугалась, – призналась Настя. – Очень.

Обняла его и закрыла глаза.

– Всего на чуть-чуть, на пару мгновений.

И они постояли так, обнявшись, пока не зашевелилась на полу их агрессивная незнакомка. Оба повернулись и посмотрели на нее.

– Ты вообще знаешь, кто это и откуда прилетело? – спросил у Настасьи Вольский.

– Знаю. Теперь знаю.

Она отошла от Максима, присела на корточки рядом с пытавшейся освободиться женщиной и стянула с ее головы блондинистый «доширак», поправив сбившийся во время борьбы легкий прозрачный серый шарфик на нем.

– Это она Зиночку? – спросил Максим.

– Нет, не она, – и, разглядывая извивающуюся пленницу, предположила с сомнением: – Может, надо и ноги ей связать?

– Щас свяжем, – кивнул, соглашаясь с дельным предложением, Вольский, осмотрелся вокруг и поинтересовался: – А кто убил? Ты знаешь?

– Знаю, – уверено ответила Настя, поднялась и обвела взглядом комнату. – Но для доказательства мне надо кое-что еще проверить здесь.

– Давай, – подбодрил Максим и, не узрев ничего подходящего, сдернул с кучерявого парика серый шарфик.

Он опустился возле интенсивно извивающейся на полу дамы, ухватил сначала одну ее ногу, потом как-то изловчился ухватить и вторую, прижал их к полу, надавив коленом, быстро обмотал и закрепил на лодыжках шарф, сильно затянув и завязав крепким узлом.

– Ну что, звоню Федорову?

– Нет, знаешь, лучше Тимирдяеву, – подумав, предложила Настя.

– Мужика инфаркт «микарда» хватит, – хмыкнул Вольский. – «Рубец в четыре пальца».

– Ничего, переживет, – не проявила сочувствия Настя.

Развернулась, осмотрела еще раз учиненный в номере разгром, вздохнула и направилась к шкафу.

«Микард» Тимирдяева не хватил, но в ступор он впал, когда увидел лежавшую на полу связанную женщину.

– Это что такое? – просипел он, тыкая нервно пальцем в сторону утихомиренной воительницы.

– А на что похоже? – в свою очередь, спросил Вольский.

– Вы что тут натворили?! – взревел Олег Борисович.

– Ты охренел, что ли, вообще? – мирно так поинтересовался Максим Романович, удивившись.

И тут у Тимирдяева пропел в кармане смартфон. Сопя, как бык перед тореадором, испепеляя Максима взглядом, тот нервно нашарил в кармане телефон и ответил:

– Да!

А услышав, что ему сообщают, изменился в лице, утратив начальственный вид и воинственный пыл, даже потерялся как-то, отвернулся от Вольского и отошел, но, надо отдать должное, быстро совладал с собой, правда, побелел окаменевшим лицом.