Истории дальнего леса - Павел Шмелев

Вот и в нашей жизни так: после дневной суеты наступает ночь и порой приходят непонятные страхи. Как часто мы просто боимся поверить во что-то настоящее и предпочитаем спрятаться за свой привычный страх…

Попугай Гун слишком долго жил среди людей, поэтому невольно перенял многие наши привычки. Жить так долго в человеческом муравейнике — серьезное испытание для любого зверя.

Попугай Гун, как истинный путешественник, много странствовал: то он менял хозяев, улетая от них, то они избавлялись от капризного пернатого нахлебника. Так, путешествуя по миру, попугай Гун в конце концов оказался в Дальнем Лесу. Он невероятно устал от нашего сумасшедшего темпа жизни. Решив навсегда остаться там, где жизнь размеренная и понятная, Гун вознамерился поселиться около домика норки, на самом краю леса. Да и норка Анфиса была совсем не против.

Жить он теперь хотел очень просто и незатейливо. Не любил Гун всяческую суету. Лишние движения претили ему. Посмотрел он на норку Анфису, что носится с выставками Василия, и решил, что не нужна ему такая жизнь — с волнениями и сомнениями. Решил попугай полетать и посмотреть — может, найдет себе работу полегче.

Сначала он наблюдал за хорьком Василием. Так и не понял, что же он такое делает. Полдня гуляет по лесу, притом всегда в малиновом берете, насвистывает что-то себе под нос. К обеду приходит в свою норку и начинает кожу кромсать. Хорек часами режет кожу, наклеивает, снова режет.

Говорит, что творческий процесс так у него идет. «Вот это мне подойдет, — решил попугай, — первая половина дня очень достойно проходит. Вот если бы можно было без кожи этой противной обойтись, чтобы творческий процесс сам собой шел».

Жаль, подумал попугай, у него нет никакого терпения для этого, да и кожа противно пахнет. Нет, не его это дело. Никаких сил не хватит кожу постоянно кромсать — и ведь все вручную, без всякой автоматизации. Уж очень много было в этом деле кустарно-портняжного и совсем не поэтического.

Потом повстречалась ему сова Василиса. Гуну показалось, что он мог бы тоже, как Василиса, рассказывать и записывать сказки. По рассказам жителей леса, Василиса недавно занялась литературным трудом, но уже напридумывала на целую книжку. А еще она стала знакомить своих читателей с различными историями, написанными в несказочном мире. Ведь любовь, она остается любовью и в Дальнем Лесу, и в каком-нибудь мегаполисе, и Василиса только переводила высоту чувств и полет фантазии на понятный жителям Дальнего Леса язык. Гун взлетел к гнезду Василисы и проговорил с ней целый вечер.

Возвращаясь в домик норки, он раздумывал, что ничего, мол, особенного в этой Василисе нет, обычная сова, совсем не магический персонаж. Эка невидаль — придумать и рассказать небылицу. Нет ничего проще.

С первыми лучами солнца он вышел из домика норки Анфисы и настроился сочинять гениальную историю. Приготовил кусочек бересты и решил, что вот сейчас напишет такое, что удивит всех. Сидел он так все утро, а кора так и осталась абсолютно чистой. Может быть, день такой был, не творческий. Не приходили Гуну в голову никакие истории. У него лишь разболелась голова от несвойственного ему напряжения, и всё.

Подумал Гун о том, что даже в сказке приходится работать. Что за напасть!

Решил Гун, что надо перекусить. Не приходят неординарные мысли и гениальные сюжетные ходы на голодный желудок. Вернулся он к своей соседке, норке Анфисе. И так удачно пришел — как раз к чаю. Анфиса готовила новый показ инсталляций Василия, и вся лавка у нее была завалена загогулинами мастера. Покосился Гун на творения хорька, вздохнул тяжело, сел в кресло-качалку и, покачиваясь из стороны в сторону, обратился к Анфисе:

— Я слышал, что все считают тебя магическим персонажем, ты многое можешь. Хоть и живешь в сказке, а все работаешь.

— Ну, что-то могу. Нечасто время остается на чистую магию. Просто надо заниматься своим делом. Вон Василий сколько всего наваял.

— Не понимаю я тебя. Зачем работать, если магия есть. Нагадай, и всё.

— Планида моя такая — помогать жителям Дальнего Леса. Только себе я помочь не могу. Так уж заведено у нас.

— А мне можешь помочь?

— Хорошо. Могу исполнить твое желание. Но отменить потом не получится, сущая беда с этими желаниями. Так что подумай хорошо и будь осторожен. Знай, исполнение желания может быть благом, а может — и погибелью, если сам точно не знаешь, чего хочешь. Прилетала ко мне намедни сова Василиса, наш известный писатель и переводчик. Вот послушай, какую историю она принесла мне. Сама она прочитала об этом в одной книге, обнаруженной в охотничьем домике в чащобе леса, и переписала понятными нам словами для своей новой книги сказок. Вот тут у меня где-то лежали эти листки. Ага, вот они, нашлись. Случилось это в мире людей. Странен их мир и непохож на наш, но и там порой происходят невероятные превращения и магические приключения. Да ты бывал там сам, знаешь лучше меня. Только не всегда они добрые, эти чудеса в мире людей. Человек к чудесам непривычен, поэтому магия для него всякий раз как откровение какое-то или беда вселенская. Смешные они, эти странные существа, называющие себя людьми. Ну ладно, слушай, а если какое слово не поймешь, то спрашивай. Эта история произошла давно. Так давно, что многие детали стерлись из памяти, и она из очевидной были, в подлинности которой никто не сомневался, превратилась в странную притчу. Иногда самая простая несуразная вещица, подобная миллионам таких же безделушек, со временем превращается в редкую добычу антиквара. Нескончаемый поток вечно спешащих мгновений придает этой ничем не примечательной штучке степенность и многозначительность свидетеля истории и ставит ее на почетное место в чьей-нибудь коллекции свидетелей давно утихших страстей, мечтаний и трагедий.

…В старинном английском городе Ноттингеме дым от множества фабрик постоянно застилал небо. Индустриальная революция, столь воспеваемая многими мечтателями, не принесла особой удачи или невероятного счастья жителям восточной окраины этого города. И звезд совсем не было видно. Представьте — ни одной звезды в туманном небе. Казалось, что сам Господь оставил эту землю, обделив ее хоть каким-нибудь вниманием и своей милостью.

И вот в этом городе жил человек, никакими особыми талантами не выделяющийся. С виду простой и скромный. Но ведь и вправду говорят, что каждый человек — это целый непознанный и необъятный мир, так часто скрытый от невнимательного случайного взгляда. Так вот, звали тот далекий и «непознанный мир» — Джон Маквейн. Не был он сыном аристократа или богатого негоцианта. Его отец работал на фабрике, и Джон, когда пришло время, пошел по его стопам. Всю жизнь он работал на огромной ткацкой фабрике, этим и жил. А работал там не потому, что настолько любил свое дело, просто в те времена было счастьем иметь хоть какую-нибудь работу. К сожалению, такие времена далеко не редкость в разных широтах нашего несказочного мира. Джон, подобно многим, мечтал разбогатеть и путешествовать по разным странам и континентам, но хватало его скромных доходов только на то, чтобы содержать в порядке отцовский дом да оплачивать счета. Был он женат и даже относительно счастлив, насколько может быть счастлив человек, едва сводящий концы с концами. Вот и его сын вырос и пошел работать на ту же фабрику. Все повторялось.