Тощий Мемед - Яшар Кемаль

— Постой, — кричал ему вслед Керимоглу, — куда же ты без ужина? Постой…

Мемед подбежал к Джаббару:

— Вставай, пойдем. Я не могу больше оставаться здесь. Мне тяжело…

— Что поделаешь, так случилось… — поднимаясь, сказал Джаббар.

— Мы должны были убить Шалого, — вздохнул Мемед.

— Его не так легко убить, Мемед. Это такая тварь! Разве я его бы так выпустил…

— Чтобы он сделал, если бы получил пулю в лоб?

— Пуля его не берет. Я никогда не встречал таких людей.

— В этом человеке что-то есть. Что бы он ни делал, ему все сходит с рук. Другой и дня не прожил бы… В нем что-то есть. Хорошо, что мы расстались с ним. Но какой отчаянный человек! Он каждую минуту идет на смерть, — сказал Реджеп Чавуш.

— Это меня и пугало! Поэтому я и не убил его. Иначе… — покачал головой Мемед.

— Как бы там ни было, есть в нем что-то! — сказал Джаббар.

* * *

— Давай поспим, — предложил Али.

— Зачем? Идти осталось немного. К обеду будем в деревне, — возразил Хасан. — Переночуешь у нас, а утром ты отправишься в путь и к ужину будешь уже дома.

Али был высокий и такой худой, что, казалось, дунешь на него, и он упадет.

— Куда мы пойдем, когда ни зги не видно. Переспим лучше здесь. Ведь до утра осталось всего час или два.

— Я ни минуты не могу ждать, — рассердился Хасан. — Вот уже четыре года я не был дома.

— И я тоже, но…

— Тогда что же ты?.. — в недоумении спросил Хасан.

— Устал.

— Здесь есть родник. Пойди умойся, и вся усталость пройдет.

— Нет, от холодной воды еще хуже, — сказал Али.

— От нашей воды?.. Да разве где-нибудь есть еще такая вода!? Холодная, как лед, бьет ключом из-под земли, клокочет, бурлит, белая, как молоко… Раньше здесь, над родником, рос огромный чинар. Я сам его видел, своими глазами… Как-то лил дождь. Небо почернело от туч. Вдруг загрохотало, и молния как ударит — прямо в чинар… Он превратился в пепел. Клянусь аллахом, в пепел… И вот следа от него не осталось!

— Три года моя мать плачет одна, — перебил его Али. — Теперь я возвращаюсь с деньгами.

Всю дорогу Али повторял эту фразу, не переставив в ней ни слова. Он без конца рассказывал, с каким трудом достались ему заработанные деньги и как он собирается их истратить. Потом Хасан и Али замолчали, но скоро опять начали каждый о своем. Хасан рассказывал о деревне, о детях, о чинаре, который превратился в пепел, о Чукурове и о своем хозяине. А у Али на уме было совсем другое.

— Двести лир я отдам родителям невесты и увезу ее к себе домой. Куплю им еще пару волов. Матери закажу теплую кофту. Бедная, она все время мерзнет. Потом сменю крышу — старая протекает, — чтобы любой дождь выдержала. Крыша стала совсем дырявая, черт ее побери.

— Да, нужно сменить! Нет ничего хуже дырявой крыши.

— Я чуть не погиб на Чукурове. Прямо сгорел весь. Человек там поджаривается, как на вертеле. Туда бы только гяуров! Я больше не останусь! Малярией заболел в эту зиму, теперь придется помучиться.

— У меня тоже малярия, — заметил Хасан.

— На Чукурове я мучился только потому, что нужно было накопить денег для женитьбы, купить пару волов и справить матери теплую кофту. А то я бы не вытерпел.

— Да, вытерпеть трудно. Если мы будем так идти, то доберемся до дому только завтра к полудню.

— Вон там… — перебил его Али.

— Да, где-то там, на равнине…

— Большое…

— Дерево, на нем всегда шелестит листва.

— А за деревом…

— Да, влево, за деревом…

— Гора камней…

— И там заброшенное кладбище.

— И посреди него растет дерево.

— В тот день, когда я уходил из деревни, кто-то посадил посреди кладбища тоненькое, толщиной в руку, деревце с увядшей листвой.

— Да, бедное, одинокое дерево… — подтвердил Али.

— Вон там.

— Да, но оно, наверное, засохло…

— Когда я буду проходить мимо кладбища, меня кто-нибудь увидит.

— Не кто-нибудь, — поправил Хасан, — а сын Кердже — Бекир.

— Да, Бекир увидит, он часто сидит на камне у родника, смотрит на воду и все о чем-то думает.

— Это у него привычка такая?

— Да…

— Бекир зайдет к вам и скажет: «Хасан вернулся!»

— И моя сгорбившаяся мать…

— Упадет на колени…

— Бросится на дорогу встречать меня…

— Спросит: «Ну, как ты, сынок?»

— Давай немного передохнем здесь, — предложил Хасан.

Друзья присели. Хасан был щуплый, низкого роста. Когда он говорил, на его загорелом лице сверкали крупные зубы. Длинные, густые ресницы покрыты пылью. На нем были простые голубые шаровары, совсем новые, еще не утратившие фабричного запаха. Чудом державшаяся на голове фуражка — тоже новая. Минтаи с красными цветочками подходил к фуражке. На ногах — новенькие узорчатые носки домашней вязки и чарыки из сыромятной кожи; ботинки, купленные в Адане, Хасан жалел и в дороге не надевал.

— Ох, как я устал! — сказал он.

— Вставай, довольно отдыхать… Нам нельзя оставаться здесь. Знаешь, что говорят старики?

— Дорога дана для того, чтобы идти по ней вперед.

— Да, брат, пойдем. Моему сыну теперь уже шесть лет. А когда я уходил, ему было только два года,

— А теперь шесть…

— Меня встретят мать и сын.

— Сын скажет тебе «отец», и мы войдем в дом.

— Все крестьяне соберутся ко мне. «Ну, Хасан-эфенди, скажут они, рассказывай, сколько ты заработал на Чукурове?» А я отвечу: «Ничего, что можно там заработать? Сходили туда и вернулись!»

— Утром я встану рано, поем похлебки, которую приготовит твоя мать, и отправлюсь в путь…

— Ты уйдешь, Али, а мы с сыном пойдем в соседнюю деревню покупать больших рогатых волов. Потом я пойду на берег реки и очищу от камней свою землю.

— Потом ты дважды ее перепашешь, как обычно делают на Чукурове, чтобы земля стала мягкой и рассыпчатой, как мука, и засеешь…

— Да, и взойдут на ней такие всходы… Дружные и густые.

— Кофту для матери я сам закажу в Гёксюне.

Хасан наклонился к Али и почувствовал его дыхание.

— Сколько лет прошло, как ты ушел из деревни? — спросил он.

— Уже три года…

— Как только вернешься, сразу же забирай свою невесту.

— Да, она, бедная, долго меня ждала. В этом году исполнится шесть лет, как мы обручились. Как вернусь, отдам деньги ее отцу. А на второй день…

— Ты сделаешь доброе дело, — сказал Хасан.

— Все мучения мои на Чукурове забудутся в один день, — сказал Али.

Друзья замолчали; дорога круто поднималась в гору. Они перевалили через холм, и