Да будем мы прощены - Э. М. Хомс
Шрифт:
Интервал:
Знал бы он, что я на самом деле о ней думал.
– Я и понятия не имел, что ты такой спортивный, – говорю я, меняя тему. – У нас в роду спортсменов как-то не особо.
– А это не из твоего рода. Мамина бабушка была знаменитой пловчихой. Первая женщина, проплывшая вокруг острова Манхэттен.
– Правда?
– Ага. А ее муж, мой прадед, был глотателем огня. Колоссальный объем легких имел.
– Никогда бы не подумал.
– Так что не воображай, будто все на свете связано с тобой.
– Мальчики, что вам принести? – спрашивает официантка.
Я вижу директора – входит все в той же юбке, она раздувается над волосатыми и очень белыми коленями.
– Крабовые пироги как? – спрашивает Натаниэл.
– Отличные, – отвечает она. – Стопроцентно мышечная часть.
– Не уверен, что сейчас сезон для крабов, – говорю я.
– Я их каждый год ем, – возражает Нейт. – Мне салат «Айсберг» и голубой сыр, а потом крабовый пирог.
Почему мне всюду мерещится блевотина? Пиво, сыр с плесенью, крабовое мясо?
– Мне тоже «Айсберг» и сыр с плесенью, а потом – стейк дня.
– Жареный или печеный?
– На гриле.
– Картошку – жареную или печеную?
– Печеную, если можно.
Я отпиваю рутбира, и тут к нам идет директор.
– Ты что это пьешь, сынок? – спрашивает он Нейта.
– Да вот, попробовал глоток у дяди – он говорил, что какой-то странный вкус. А как по-вашему? – Он поднимает стакан с пивом в направлении директора.
– Для меня любое пиво – моча. Пью я только бурбон, да и то не на работе.
Подбегает усатый:
– Все тут нормально?
– Принесите этому человеку другое пиво. И юноше тоже можно бы налить еще – что у тебя там было? Кола? – благодушно ревет директор.
– Вообще-то рутбир.
– Хороший у вас спорран, – говорю я, не в силах сдержаться. – Тюленья кожа?
Интересно, откуда я это словечко подцепил – «спорран»?
– Тюленья кожа, – отвечает он. – Зоркий у вас глаз. – Спорран еще дедушкин.
Он включает шотландский акцент на полную мощность.
– Оно и видно, – говорю я, он кивает:
– Приятного аппетита, и поздравляю с восхождением. Рад наконец-то увидеть, откуда у Натаниэла такая удаль.
И он спешит к другому столу.
– О чем это вы? Про какой-то спор или спорт или про что оно?
– Спорран, сумка его. Я похвалил эту сумку. Вот эта штука на цепи называется спорран. В килте карманов нет.
На Нейта это производит впечатление. Я вытаскиваю пакет с таблетками на вечер и раскладываю их: перед едой, во время еды и после еды.
– А что еще должен я знать о тебе, Нейт?
– У меня школа есть в Южной Африке, – говорит он. – И я очень этим горжусь.
– В смысле, ты помогал собирать деньги на строительство школы? Кажется, твоя мама что-то говорила про это.
– Я ее построил, – буднично отвечает он.
– Руками?
– Руками, и руками тех поселян, кто там живет, и с помощью досок, гвоздей и листов металла – материалов, из которых строят школы. И я устроил систему фильтрации воды для деревни. Ее назвали моим именем. Было другое название, но сейчас ее все называют Нейтвиль.
Неужто он правду говорит?
– И как же ты все это смог сделать сам?
– Это не так трудно, как кажется, – поясняет он. – Что-то вроде очень большого «Лего». У меня были сансетовские книги планов для малых строений, я их собирался использовать, чтобы себе что-нибудь на заднем дворе соорудить, и мы выбрали их как источник идеи. Вопрос тут другой: если это может сделать мальчишка, почему другие не могут? Совершенно нет причины миру быть в таком мерзком виде. Просто люди, черт бы их побрал, жуть до чего пассивны и ленивы, и всегда выискивают, что не выйдет, вместо того чтобы искать, что получится.
Нейт излагает дальше, и все, что он говорит, не только правда. Это еще и логично, отлично продумано, хорошо сформулировано, убедительно. Он объясняет себя и окружающий мир, и у меня только одна мысль: невероятно, в голове не укладывается, что Джордж и его не убил.
Я влюбляюсь в Нейта. Он именно такой, каким я хотел бы быть в его возрасте, да даже и сейчас хотел бы. Я от него в благоговейном ужасе. Умелый, как никто из нас, и при этом еще ребенок.
– Твой папа знает, что ты все это умеешь?
– Сомневаюсь.
– А ты ему говорил хоть раз?
– Не знаю, как бы это выразить повежливее, но когда папа сюда приезжал, он в основном ручкался с народом и мало что замечал вокруг. И я предпочитал, чтобы так и было. Меня он вообще не замечал – считал неудачником, который зря тратит кислород и ресурсы. Так он и говорил – ресурсы.
– Да, он мужик суровый, – подтверждаю я.
– Не хочу я на эту тему.
– Без проблем. А о чем можно?
– Почему у вас с Клер детей нет?
Я беру у него стакан и отпиваю пива – слишком много, одним глотком. Оно щекочет ноздри, я давлюсь, разбрызгивая «Гиннес» по столу.
– Красиво, – говорит Натаниэл, пока я вытираю брызги.
– У нас однажды почти уже был ребенок. Клер забеременела, но произошел несчастный случай.
– Она потеряла ребенка? – требует ясности Нейт.
Я киваю. Это такая, приглаженная версия. На самом деле ребенок был мертворожденный, застрял и вышел по частям, когда его вытаскивали. А я все это видел. Я сидел с ее стороны занавеса, когда ребенка вытаскивали. Доктор вдруг крякнул с досадой, и я тогда встал, посмотрел – и увидел куски. Какое-то время до родов ребенок уже был мертвым. Клер приподняла голову:
– Можно мне посмотреть на ребенка?
– Нет, – слишком резко ответил я. И ничего ей потом не рассказывал.
– Младенец – все, – сообщил доктор. Я до сих пор не знаю, хотел он сказать, что его извлекли полностью или что он родился мертвым.
– Клер долго еще была в депрессии. «Тяжело прощаться с тем, кого ни разу не увидела», – говорила она. А я не знал, что ей ответить. Насчет второй попытки мы даже не заговаривали – слишком тяжело нам это далось.
– Моя мама тебе нравилась? – спрашивает Натаниэл, возвращая меня в настоящее.
Официантка ставит передо мной тарелку. От картошки поднимается пар, а мясо оживляет меня, как нюхательные соли.
– Нравилась? – повторяет он.
– Да, – отвечаю я не задумываясь.
– Ты ее любил?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!