Да будем мы прощены - Э. М. Хомс
Шрифт:
Интервал:
И у всех на ногах горные ботинки, туфли для гольфа, футбольные бутсы, каблуки, которыми можно врыться в землю, снеговые цепи – народ явно относится серьезно и подготовился заранее. Многие снимают пальто.
– Чтобы движения не стесняло, – объясняет один из них.
Люди занимают позиции вдоль каната: впереди пятеро мужчин, потом мужчина – женщина, мужчина – женщина, до самого конца, где опять одни мужчины. Некоторые застенчиво стоят в стороне, то и дело оправдываясь: замена колена, или двух бедренных суставов, или плечевого два месяца назад, шунтирование всех коронарных сосудов. Несколько мальчиков в гипсе, на костылях, один в кресле-каталке, и я задумываюсь: он оказался в кресле до того, как попал в школу, или это здесь случилось?
Я смотрю и вдруг вспоминаю, как мы с Джорджем играли в перетягивание каната. Тяну изо всех сил, и вдруг Джордж отпускает свой конец, я лечу назад и плюхаюсь на задницу в кучу битого стекла.
– После вчерашнего я еще никакой, – говорю я Нейту. – Так что на этот раз пропущу.
– Без проблем, – отвечает он, спеша занять место среди своих.
Гремит выстрел. Я поднимаю глаза и вижу директора со старинным пистолетом в руке. Воняет порохом, рука у директора в черных полосах и будто дымится.
Соревнование началось. Я не могу отвести глаз от женщины в куртке из вареной шерсти, белокурые локоны схвачены сзади лентой, чтобы не падали на лицо, губы раздвинуты в оскале, зубы стиснуты, тянет канат так, будто жизнь от этого зависит.
– Замечаю, вы глаз не сводите с моей жены. Вы ее знаете? – спрашивает меня сосед. Рядом с ним мужчина с ампутированной до колена ногой.
– Лицо знакомое, – отвечаю я. Не потому, что это правда, а просто не знаю, что еще сказать.
– Она из Мидлбранчей, – говорит он. – Семья древняя. Кто-то из них жил в одной комнате с Беном Франклином во Франции в тысяча семьсот пятьдесят третьем году. Чертовски интересный дневник вел.
– А как вы познакомились? – спрашиваю я.
– Я тут учился, а она с двумя еще подружками из «Школы Эммы Уиллард» приехала навестить брата. Странно, не правда ли – жениться на девушке, с которой познакомился в четырнадцать?
– Может, это самое лучшее. В юности есть великая ясность.
– А отчего вы не тянете? – спрашивает он.
– Инсульт. А вы?
– Колостома, черт бы ее побрал! – он похлопывает себя по животу через пальто. – Рак был размером с апельсин, и мне там все трубы перемонтировали. Клянутся, что потом сделают как было, но я что-то не очень уверен.
Наш разговор прерывает стон участников. На ком-то штаны лопнули, кто-то стискивал челюсти так, что зуб сломал. Взрослые тянут, тянут, тянут изо всех сил, зарываясь в землю несокрушимо, как солдаты. Обе стороны весьма решительны, весьма уверены не только в победе, но и в том, что в этой победе, в поражении другой стороны есть какая-то еще более великая победа.
– Взяли! – кричит кто-то на родительской стороне.
– Взяли! – мальчишеский голос с другого конца.
– Дышим! – кричит какая-то женщина. – Как в упражнениях по Ламазу!
У Миддлбранч натягивается, растягивается вареная шерсть куртки – видны белые волокна, нити. Это и правда борьба изо всех сил, борьба за первенство, и у меня создается впечатление, что это родители отчаянно пытаются что-то заявить, доказать, поставить на своем. А что и почему – я не очень понимаю.
И вдруг все будто взрывается, канат остается у мальчишек, и они исполняют на лужайке импровизированный танец победы – дикие вариации на тему Марты Грэм.
Родители поднимаются, отряхиваются, и как-то вдруг становится ясно, что уик-энд окончен. Отцы и матери обнимают сыновей, прощаются.
Нейт крепко сжимает меня в объятиях и благодарит за приезд.
– Дай мне знать, как доберешься домой, – говорит он.
– Обязательно.
Пока я иду к машине, муж Миддлбранч успевает мне сообщить, что это обычный исход – родители редко выигрывают. И руководство школы любит, чтобы прощание было горячим и коротким: ребята заканчивают уик-энд выполнением домашних заданий и молочным поросенком на ужин – такова традиция. Завтра понедельник, учебный день, и будущим капитанам индустрии, титанам банков, звездам хирургии и корифеям бухгалтерии надо сделать уроки.
Я быстро возвращаюсь к обычному распорядку дома Джорджа. В четверг вечером, когда я отдыхаю, перечитывая «Свидетеля власти» Джона Эрлихмана, мне звонит лечащий врач Джорджа.
– Мы перешли ко второй стадии. Наша группа считает, что было бы полезно вам приехать и у нас погостить.
– В каком качестве? – спрашиваю я, опасаясь, что мне придется как-то официально «вписываться».
– В качестве товарища по играм. Под наблюдением, конечно.
– Могу я это прекратить, если мне не понравится?
– Теоретически – да, – отвечает он.
– Теоретически?
– Просто там больше делать нечего. Но держать вас в заложниках мы не собираемся.
– Тогда ладно, – говорю я.
– А можете привезти с собой собаку? – спрашивает доктор.
– Могу, – отвечаю я, мысленно отметив, что в этот прекрасный уик-энд единственное, чего мне не хватало, так это Тесси.
Я складываю сумку для себя и сумку для собаки. Для Тесси я беру здоровенный пластиковый мешок сухого корма, поменьше – с собачьими сухарями, игрушками, туда же несколько мешков для уборки кала и старое полотенце – чтобы ей на нем спать. Себе – смену одежды, пижаму, зубную щетку и пластиковый закрывающийся мешок для своих новых лекарств вместе с инструкцией, которую мне надо каждый день перечитывать – иначе я не запомню, когда и в каком порядке их принимать.
Ощущение, будто месяцы прошли с тех пор, как я ехал в это «заведение», везя Джорджу одежду. Это далеко, куда дальше, чем школа Нейта. И ехать туда – это как тянучку тянуть: с каждым часом цель все дальше и дальше. На полпути я заезжаю в одно из этих случайных лесистых мест, где написано «Площадка отдыха». На краю парковки пара фур и несколько туалетных кабинок. Я откидываю спинку сиденья, закрываю глаза, и мне снится, как Никсон создает в семидесятом Агентство охраны окружающей среды, проводит через конгресс закон чистого воздуха, закон о морских млекопитающих, закон о чистоте питьевой воды, закон об угрожаемых видах, – и тут меня будит постукивание в стекло и всполошенный лай Тесси.
Возле машины человек с расстегнутой ширинкой, озабоченно-набухшие серые трусы торчат на уровне моего глаза.
– Ищу любви, – говорит он, виляя бедрами, голос приглушен через стекло.
Я смотрю в его лицо – небритое, с дикими глазами. Хватаю ключ, включаю зажигание, газ в пол – и прочь со стоянки. Тесси бросается вперед, теряет равновесие и стукается о приборную доску. Я сбрасываю ход, давая ей подняться, и снова на хайвей, стараясь поднять спинку, не снимая ногу с газа.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!