Польские евреи. Рассказы, очерки, картины - Лео Герцберг-Френкель

— Что тут делать? — спросила Мариам сво­его мужа.

Тот пожал плечами.

— Разве я знаю, — сказал он. — Он упрям. Что ты начнешь делать с взрослым чело­веком? Мы давно должны были женить его. Когда имеешь жену и детей, тогда подобные мысли в голову не придут.

— Ну?

— Дети, ступайте спать, уже поздно.

Девочки удалились, и родители остались одни.

— Мейера трудно разгадать, — сказал г. Ко­ган. — Я не знаю, пришла ли ему мысль ехать в университет потому, что он в самом деле непременно хочет учиться там нау­кам, или она вызвана неудовольствием, что партия с Мали Ландес не состоялась?

— Из-за этой партии? — воскликнула Мариам презрительно, — совсем нет! Мейер столько же думает об этом обстоятельстве, сколько я о прошлогоднем снеге. Он просто потому хочет ехать в университет, что все книги, которые он имеет, он уже знает наизусть. И ничего нет удивительного! Целый день, с восхода солнца и до глубокой ночи, он си­дит в своей комнате, точно арестант ка­кой, и все читает, да читает, так что я не знаю, как это в голову влезает?

— Во всяком случае, он в университет не поедет. Чем он там сделается? Докто­ром или адвокатом? А его иихес? Разве спрашивают доктора, происходит ли он от Маршуа[35] или от какого-нибудь поден­щика? Отказаться от иихеса, это наконец, просто бросить капитал.

— И что скажет свет? Сын реб Киве Когана — студент! Одни скажут, что он курит сигары в субботу, другие — злых людей много! — что он пишет в субботу и бороду бреет. Сыну оно конечно еще ничего, ему это положим еще не много повредит, но это и дочерям нашим повредит. Уж тогда нельзя будет сделать такие партии, как преж­де. Если на атласе делается пятно, то оно еще скорее заметно, чем на полотне.

— Единственное средство — женить его. Если он будет женат, то уж такие мысли не придут ему в голову.

— Женить его! Легко сказать! Но мы же не можем отдать задаром такое ди­тя первому встречному. Мы должны ждать, пока найдется знаток; на это нужно время. Ну, скажи мне, я тебя спрашиваю, можешь ли ты себе представить нашего Мейера зятем у ка­кого-нибудь Реб Гирш Ландеса и Иентеле ди негидестэ? Разве они поймут его? Разве он в состоянии будет ужиться с ними? Ведь это люди грубые, а он у нас чистый шелк!

— Но зато он будет обеспечен.

— Это правда, но иихес все-таки иихес. Деньги можно заработать, выиграть, а можно и потерять или проиграть; но иихес это ос­тается и чем он древнее, тем он больше стоит. Видишь ли, если б еще Гирш Лан­дес не жил в одном городе с нами, если б он жил от нас на расстоянии тридцати или двадцати хоть миль, это было бы дело другого рода, потому что против девицы Ландес я, собственно, и сама ничего не могу сказать. Но теперь, живя в одном и том же городе, где всякий знает и нас, и Ландеса — это уж совсем не идет. Мне кажет­ся, что я бы умерла, если б мне показали на Иентеле и сказали бы: вот идет ваша мехитенестэ!

В следующее воскресенье реб Киве Ко­ган пришел домой из синагоги в сопро­вождении Менделя Пурица, лице которого си­яло самодовольною улыбкой победителя.

— А кого выбрали? — спросила Мариам.

— Ландеса! — ответил Коган.

— Ландеса? — вскрикнула она с изумлением. — Ужели не нашли никого более достойного, чем Гирш Ландес? Ужели наше общество до то­го упало, что выбирает бывшего арендатора в габаи и отдают ему первое место у вос­точной стены синагоги!

— Но за то, сколько он пожертвовал на синагогу! — сказал г. Коган, смеясь над не­годованием своей супруги. — Синагога бедна и нуждается в богатых попечителях.

— Что же он такое подарил? Вероятно, какую-нибудь медную люстру о двенадцать свечей.

— Нет, не угадала. Гораздо больше.

— Ну, так пару серебренных подсвеч­ников к Амуду[36]. Мы уж и это видали.

— Все не то.

— Да оставь меня, пожалуйста, в покое с твоим подарком! В конце концов выйдет, что Иентеле ди негидвстэ подарила порохес[37], вышитый золотом, с её именем, чтобы оно блистало в праздник пред кивотом, и чтобы всякий знал, что этот порохес подарила бывшая шинкарка.

— Не угадала, любезная Мариам! Ландес сделал истинно великий подарок, которым мы все были удивлены — он на свой счет сделает новую крышу для синагоги.

— Крышу для синагоги?

— Да. Старая крыша во многих местах сильно повреждена. Мы говорили, что нужно собрать для этой цели деньги от общества, а новый габай вызвался сам на свой собствен­ный счет покрыть синагогу и еще железом.

— Железом! — воскликнула изумленная г-жа Коган. — Ведь это будет очень дорого стоить! И женское отделение тоже?

— Все.

Мариам опустила голову, склоняясь под тяжестью фактов.

— Ну? — сказал с лукавой улыбкой шадхан после того, как он достаточно насла­дился поражением г-жи Мариам. — Ну, г-жа Коган, что вы теперь скажете о реб Гир­ше Ландес? Я вам говорю, что из тысячи людей вы едва найдете еще одного такого благочестивого и благородного человека.

— Благородный! Арендатор и благородный! — вскрикнула Мариам. — Где вы видели, чтобы арендатор был благородный?

— Почему же нет? Кому Бог дает богат­ство, тому дает Он и ум и сердце. В наше время деньги — это и познание, и ум, и кра­сота, и благородство.

— Как для кого! Я, например, не про­меняла бы ни одного из моих покойных предков на все деньги Гирша Ландеса со стирнбинделем и ожерельем Иентеле вместе.

Шадхан пожал плечами.

— Будем говорить откровенно, — сказал он после минутного молчания. — Вы знаете к че­му я речь веду. Я еще сегодня говорил с вашим мужем, так он и сам сознает. Ведь вы должны решиться на одно из двух: или иихес без денег, или деньги без иихеса, потому что обоих этих качеств вместе очевидно достигнуть нельзя. Ваш сын, ко­нечно, превосходный молодой человек, об этом и речи нет; но будет ли он в со­стоянии прокормить свою жену? Разве он кон­чил какой-нибудь курс?

— Кончил ли он курс, спрашиваете вы?

— Да. Нынче, сами знаете, желают все док­торов или адвокатов. Всякая мать хочет, чтоб её дочка была докторшей. Да вы