Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья - Фелипе Фернандес-Арместо

на пути в Каликут». Именем Магеллана подписан не только пролив, но и обширный Антарктический континент, который географы помещали к югу от него. Нептун держит герб Португалии, помещенный внутрь кастильского, поскольку в это время династические альянсы объединили обе короны пиренейских государств. Хульсиус включил подписи на латинском, испанском и голландском языках, что свидетельствует о высоком уровне конкуренции в борьбе за Атлантику. Из книги: Levinus Hulsius, Kurtze, warhafftige Relation vnd Beschreibung der wunderbarsten vier Schifffarten, so jemals verricht worden («Краткое и правдивое повествование и свидетельство о четырех самых поразительных морских путешествиях, когда-либо совершенных») (Франкфурт, 1626), vi. Помимо Магеллана, рассказывается еще о путешествиях Дрейка, Томаса Кавендиша и Оливье ван Ноорта. С разрешения Библиотеки Конгресса

Достоверность повествования Пигафетты вызывает вопросы по четырем причинам: его слабости к Магеллану, которая положила начало традиции почитания того как героя, сохранившейся у большинства исследователей; его пристрастия к чудесам, в духе требований вкуса читателей того времени; его снобизма, из-за которого книга просто усеяна упоминаниями о его замечательных знакомствах и могущественных покровителях; а также последствий невероятного спасения от неминуемой гибели. Это вызволение от опасности он считал проявлением божественной благодати. Флот Магеллана достиг Филиппинских островов, когда Пигафетта предавался своему любимому развлечению – рыбачил с борта судна: «Я подошел к борту, намереваясь половить рыбу, и, не успев поставить ногу на рею, ведущую в кладовую, поскользнулся, так как рея была мокрая от дождя, и упал в море, а меж тем поблизости не было никого. Я уже погрузился в воду, но тут моя левая рука нащупала веревку от грот-мачты, которая болталась в воде. Я крепко ухватился за нее и стал так громко кричать, что ко мне поспешили на шлюпке и спасли меня. Разумеется, не мои заслуги были причиной моего спасения, а только благость этого источника милосердия (Богородицы)»[391].

Чувство спасения силой божественной благодати усугублялось у Пигафетты тем фактом, что он вообще пережил экспедицию: этот исход действительно кажется чудесным, ведь, кроме него, то же удалось лишь 17 морякам. Поэтому его книга наполнена возвышенной духовностью, которая иногда заставляет его рассматривать явно приземленные события с точки зрения божественного промысла. В сочетании с явным намерением автора полностью оправдать Магеллана это заставляет автора опускать или оттеснять на задний план конфликты, восстановившие друг против друга участников экспедиции, и не замечать или замалчивать все кровавые бойни, в которых Магеллан принимал непосредственное участие. При первом упоминании своего героя Пигафетта хвалит его за многочисленные путешествия, которыми тот снискал «великую славу», и называет его командором ордена святого Якова Меченосца, намекая на узы приязни, порожденной рыцарским братством[392].

Ни одно из других сохранившихся свидетельств очевидцев не может сравниться с хроникой Пигафетты по широте обзора, яркости деталей и легкости языка. Некоторые из написанных в то время источников утеряны. Например, Андрес де Сан-Мартин вел дневник или, по крайней мере, судовой журнал, этот документ известный португальский гуманист Дуарте де Ресенде скопировал для Барруша, который собирался использовать его при написании истории Португальской Азии. Затем журнал исчез. Из других судовых журналов по меньшей мере частично сохранилось три. Один из них написан без всяких излишеств: в основном там приводятся чрезвычайно точные указания направления плавания, хотя записи за два первых месяца путешествия отсутствуют; лишь изредка встречаются дополнительные подробности или комментарии[393]. Этот журнал в Испанию привез Франсиско Альбо – моряк из Хиоса или, возможно, из Родоса, который либо имел навигационную подготовку, либо забрал журнал умершего штурмана на позднем этапе путешествия[394]. Документ значительно отличается по стилю и содержанию. Иногда на протяжении многих недель опускаются даты. Есть короткие промежутки времени, в течение которых автор проявляет интерес к окружающим событиям и иногда упоминает их, при этом никаких различий между включенными в журнал и опущенными не наблюдается. В некоторых случаях имеются перекрестные ссылки, которые, видимо, были вставлены в разное время: некоторые, похоже, появились только в конце путешествия. Вероятнее всего, этот журнал переходил из рук в руки, его вели в разное время разные штурманы – или он сразу задумывался как сплав различных текстов.

Второй сохранившийся журнал вел автор, известный научной традиции как Генуэзский Штурман. Долгие дискуссии о том, кем он был, ныне завершены: автором журнала признан Леоне Панкадо из Савоны, который служил на «Тринидаде» и оставался, наряду с 16 другими уцелевшими моряками с этого корабля, узником на Молуккских островах, схваченный португальскими властями. За этим последовали ужасные лишения и ряд потрясающих воображение побегов. Из тюрьмы в Кочине, где держали всех моряков с «Тринидада», он бежал вместе с другим лигурийцем, служившим штурманом на корабле, и спрятался на шедшем домой португальском судне. В Мозамбике его обнаружили и снова заключили в тюрьму, откуда он отправил умоляющее послание епископу Фонсеке и королю Карлосу. Были ли услышаны его мольбы или же местным властям просто наскучило держать его в заключении, но он смог вернуться в Лиссабон примерно в июле 1526 года, когда его товарищ по побегу уже был мертв[395]. Его возвращение примерно совпало с возвращением последних выживших с «Тринидада», которых отпустили из тюрьмы по случаю очередной серии испано-португальских династических браков. Повествование Панкадо менее подробно, чем у Альбо, но включает периодические отступления, выражения негодования и упоминания событий на берегу.

Наконец, имеется предположительно выдержка из третьего журнала, описанная Джованни Баттистой Рамузио, известным компилятором отчетов о путешествии, который опубликовал этот текст в 1554 году под названием «Рассказ португальца, компаньона Дуарте Барбозы»[396]. Название, выбранное Рамузио, предполагает, что автор находился в окружении Магеллана на борту «Тринидада».

В тексте кратко описано все путешествие, при этом рассказ не выходит за пределы сферы обязанности штурмана и ничего не добавляет к материалам других источников, кроме двух пунктов: в нем говорится, что, когда флотилия прибыла к проливу, ныне известному как Магелланов, «мы назвали его проливом Виктории, потому что с корабля “Виктория” первыми его заметили. Другие же назвали его Магеллановым проливом, потому что нашего командира звали Фернандо де Магеллан»[397]. Маловероятно, чтобы текст оказался обычной компиляцией: в противном случае Рамузио снабдил бы его более привлекательными чертами; однако упоминание названия «Магелланов пролив», которое не фигурирует в других источниках до 1527 года, заставляет предположить позднюю вставку.

Помимо Пигафетты, только один участник экспедиции написал воспоминания, предназначенные именно для публикации. Хинес де Мафра был обычным матросом, который поступил на «Тринидад» за жалованье 1200 мараведи в месяц, притом получил его за четыре месяца вперед[398]. Он тоже попал в плен к португальцам и сидел в тюрьме сперва в Тернате, а затем в Кочине. Когда после династического брака 1526 года испанские заключенные были выпущены из