Завоевание Тирлинга - Эрика Йохансен

– Что такое? – гаркнул Булава.

Никто ему не ответил. Спор явственно продолжался: солдаты препирались со стражниками.

Но, наконец, внутрь прорвалось двое, тащивших между собой третьего. Они медленно подошли к трону, спотыкаясь, за ними неотрывно следили солдаты и Стража.

– Боже, – пробормотал Булава.

Келси не могла похвастаться хорошим зрением: ей пришлось подождать пару секунд, но, когда трое мужчин подошли поближе, разинула рот. Слева стоял ее тюремщик, Ивен, его открытое дружелюбное лицо теперь покрывали синяки, один глаз опух. Справа стоял Жавель, заключенный из Аргоса. Его запястья сковывали наручники, но он казался целым и невредимым.

Между ними, почти без сознания, связанный толстой веревкой и истекающий кровью от множества ран, ковылял Алан Торн.

* * *

Ивен узнал человека, как только его увидел. Он не нуждался в тишине наверху лестницы, ведущей в подземелье, где должны были постоянно дежурить два солдата. Он не нуждался в стремительном вдохе женщины во второй камере, чьи глаза вспыхнули, когда она вытаращилась через прутья. Он даже не нуждался во взгляде на нож, заткнутый за спину мужчины. Королева сказала: высокий, болезненно худой мужчина с яркими голубыми глазами… И когда Ивен посмотрел вверх и увидел это чучело, он просто знал.

И все же он был полон решимости сделать все правильно. У чучела был нож, а у Ивена – трое заключенных. Ивен мог сбить чучело с ног одним ударом, и знал, что прекрасно справится даже без оружия. Но также он знал, что так мог и убить его. Па всегда напоминал Ивену, чтобы тот не забывал о своих габаритах, а Королеве, напомнил себе Ивен, этот человек нужен был живым.

– Добрый день, – поприветствовал Ивена чучело, нависая над столом.

Жавель, заключенный в третьей камере, выпрямился на своей койке.

– Чем я могу помочь вам, сэр? – спросил Ивен. Краем глаза он увидел, что двое других заключенных, Бренна и Баннакер, поднялись и встали у прутьев. Свет факела сыграл злую шутку с подживающими рубцами, что покрывали тело Баннакера, но его лицо оставалось хитрым и выжидающим.

– Королева приказала мне перевести всех троих узников в центральную тюрьму Нового Лондона, – сообщил Ивену чучело.

У него был низкий, какой-то неприятный голос, и у Ивена даже не возникло сомнений, как он прошел мимо солдат наверху. Они явно уже были мертвы.

– Я их сам отконвоирую.

– Первый раз слышу о переводе, – ответил Ивен. – Дайте мне минутку, чтобы записать в книгу.

Он достал журнал и принялся заправлять чернилами перо, пытаясь думать. Па всегда говорил Ивену, что он может быть умным, просто это займет некоторое время и потребует некоторой работы. Когда Ивен закончит с книгой, чучело будет ожидать от него, что он встанет и, прихватив ключи, отправится к камерам. Если бы Ивен мог заставить чучело пойти впереди, он бы легко его обезоружил. Но что-то подсказывало Ивену, что полагаться на это не стоит. Да, чучело был тощ, но выглядел быстрым. На нем красовался черный мундир тирской армии. Если он солдат, то, возможно, прячет где-нибудь еще один нож.

– Как вас зовут, сэр? – спросил Ивен.

– Капитан Фрост.

Ивен писал как можно медленнее, его лицо скрутило, словно от сосредоточения. Он не мог просто броситься на чучело, пока сидел за столом: стол перевернется и послужит щитом, если не убьет мужчину наповал. Так же Ивен должен удостовериться, что нож не попадет в одну из камер. Па предупреждал Ивена, что заключенные могут использовать любой острый предмет, чтобы взломать замок. Жавель встал у прутьев третьей камеры, и Ивен, привыкший к его скучающему, невыразительному лицу, поразился тому, каким оно стало сейчас. Он выглядел, словно голодная собака. Его глаза, глубокие и темные, были прикованы к спине чучела.

Больше задержек было не придумать. Ивен отодвинул стул и встал, потянув с пояса кольцо с ключами. Он обошел стол справа, где чучелу было бы вполне естественно пойти перед ним, не загораживая дороги. Но тот просто отступил на шаг и прижался к стене, махнув рукой в сторону камер.

– После вас, господин тюремщик.

Ивен кивнул и двинулся вперед, его сердце колотилось, как бешеное. Он напоминал себе, что должен оставаться начеку, но все равно был застигнут врасплох, лишь на малейшую долю секунды почувствовав руку вокруг шеи и нож на горле.

Он выбросил руку и отбил нож, услышав, как тот звякнул об пол в дальнем углу позади него. Но чучело уже прыгнул Ивену на спину и вцепился ему в горло.

Ивен согнулся, пытаясь перекинуть чучело через себя, но человек обвил его, словно змея, его руки все крепче смыкались на шее Ивена, пока камеры перед ним не пошли черными пятнами, разраставшимися тем сильнее, чем больше он пытался сосредоточиться. Он хотел вдохнуть, но не мог. Кровь гремела в ушах, но он по-прежнему слышал одобрительное шипение Бренны. Баннакер, вцепившись в прутья своей камеры, взволнованно подпрыгивал. Жавель молча, с широко распахнутыми несчастными глазами, протягивал руки, словно желая что-то предотвратить. Агония в груди Ивена обернулась огнем, сжигающим руки, ноги, голову, и у него не было сил, чтобы стряхнуть незнакомца. Саднящая боль окатила ладонь Ивена. Он задумался на мгновение, а потом понял, что по-прежнему сжимает связку ключей, да так сильно, что выступила кровь. Мир окрасился темным, синяково-фиолетовым, и Ивен вдруг понял, что, лишившись воздуха, он умрет, что чучело его убьет. Па умирал, Ивен знал, но умирал от старости и болезни. Это не одно и то же. Несчастное лицо Жавеля поплыло перед ним, и разум Ивена вдруг наткнулся на неожиданное заключение: Жавель не хочет, чтобы это произошло. Да, Жавель был узником, предателем. Но он не был другом чучела.

Все старые лекции Па о побегах из тюрьмы пронеслись у Ивена в голове, но, не успев толком о них подумать, он уже бросил ключи к третьей камере. Он видел, как они лязгнули о прутья и приземлились между ними, видел грязную руку, нашаривающую их на земляном полу.

А потом фиолетовый мир потемнел до черного.

* * *

Когда Ивен очнулся, голова и грудь болели. Шею жгло так, словно ее скоблили кирпичом. Открыв глаза, он увидел знакомый потолок подземелья, серые камни, облепленные плесенью. Па всегда говорил, что тот, кто построил Цитадель, проделал хорошую работу, но с годами становилось все труднее сдерживать воду, просачивавшуюся изо рва.

Что его разбудило?

Шум, конечно. Шум справа от него. Рычание, словно собачье. Густой шлепок, с каким пекарь погружает кулак в тесто. Они жили рядом с пекарней, когда Ивен был маленьким, и ему нравилось наблюдать за пекарем в окно, встав на цыпочки. Он хотел закрыть глаза и снова заснуть, как много лет назад воскресным утром, еще до того, как стал учеником Па в подземелье.

Подземелье!

Ивен резко открыл глаза. Снова увидел знакомый узор плесени на потолке.

– СТОЙ! – кричала женщина, и ее голос эхом отдавался от каменных стен. Это разрывало уши Ивена. Он посмотрел направо и увидел кричащую женщину-призрак, вцепившуюся в прутья. Под ней, на полу, Жавель склонился над чучелом, прижав его к полу. Жавель смеялся мрачным смехом, от которого руки Ивена покрылись мурашками. Пока он смотрел, Жавель отклонился назад и ударил другого мужчину прямо в лицо.