Прошлое. Настоящее. Будущее - Константин Анатольевич Крылов

система отношений, имеющаяся между людьми, является первичной по отношению к содержанию общения (то есть «передаче информации»). Друзья, дорожащие дружбой, не будут говорить о том, что может эту дружбу разрушить. Начальник, разговаривая с подчинённым, не скажет того, что может уронить его достоинство, а подчинённый – того, что может разозлить начальника. Разговоры слуг за спиной хозяина резко отличаются от разговоров слуг с хозяином, и так далее [113].

Общение может служить и для изменения отношений (начиная от установления новых отношений и кончая их разрывом). Более того, мы усматриваем цель общения именно в этом: общение есть инструмент установления, поддержания, и изменения отношений. Все остальные функции общения (в том числе «передача информации») вторичны, являются эпифеноменами этой главной.

Далее, обычная теория общения предполагает, что в общении А с Б собеседников только двое (один человек говорит с другим человеком). На самом деле и А, и Б, всегда воспринимают друг друга не столько как «отдельных людей», сколько как представителей некоторого множества, стоящего за спиной каждого из них. Судачащие товарки, передавая друг другу сплетни, имеют в виду, что каждый пущенный слушок достигнет ушей подружек и знакомых. Подчинённый, разговаривая с начальником, думает о своём будущем резюме, а служанка, почтительно приседая перед хозяйкой – о рекомендации, которая ей когда-нибудь понадобится. Политические противники, беседуя друг с другом, думают друг о друге, прежде всего, как о представителях своих партий, и в дальнейшем ссылаются на высказанные друг другом воззрения как на типические («я слышал от одного из ихних, что…»). (Вообще, сам концепт «личного мнения» – очень позднего происхождения [114].)

Соответственно, и отношения устанавливаются не просто между «двумя людьми», а между группами людей. А, ссорясь с Б, обычно отдаёт себе отчёт в том, что он тем самым ссорится (или, во всяком случае, портит отношения) со всеми друзьями Б, но имеет шансы установить новые, более тесные отношения, с врагами Б, и так далее. Точно так же думает и Б.

В таком случае, «идеальный» (он же «полноценный») диалог никак не может рассматриваться как точка отсчёта для социологического рассмотрения. Напротив, «нормальным» диалогом является общение людей, стремящихся поддержать установившиеся отношения, и при этом рассматривающие друг друга не как «уникальных личностей», а как представителей определённых множеств – начиная от наций и классов («я сегодня познакомился с богатым евреем») и кончая сложно сконфигурированными неформальными сообществами («меня представили одному человеку из ближайшего окружения знаменитого Б»).

Человек может общаться и с собой самим. Платон не случайно обозначил мышление как «безмолвную беседу души с собой». Целью этого разговора является не «сообщение себе информации» (это было бы бессмысленным), а установление определённых отношений с этой информацией, и через это – с собой. «Я сказал себе, что это важно», «я пообещал себе исправиться» – эти словесные формулировки хорошо отражают суть дела.

При этом «мышление» (в том числе его невербальная составляющая) может рассматриваться как «стянутая на себя» речевая деятельность. Речь появилась раньше, чем способность мыслить. Способность мыслить предполагает «речи к самому себе», разговоры ad se ipsum. Разумеется, эти речи могут сопровождаться невербальными репрезентациями мыслимого (прежде всего зрительными: развитое мышление обычно предполагает известный театральный опыт сознания).

Сила

Всё стремится к силе, в том числе и сила. Если бы это было не так, она не была бы силой, так как сила, прежде всего, должна уметь удерживать саму себя. Однако, сила слепа. Она стремится не только к силе, но и к имитации силы. Если умело изобразить внешние признаки силы, симулировать наличие силы, то сила и в самом деле придёт, и будет служить этой имитации. Она заполнит собой приготовленное для неё место, как вода, стекающая в низину.

Впрочем, слова «симуляция» и «имитация» здесь могут ввести в заблуждение. Речь идёт не столько о блефе (хотя и о нём тоже), сколько об испрашиваемом властью кредите, о создании привлекательной точки для концентрации силы. Например, владельцы «инвестиционно привлекательного проекта» не скрывают того, что сейчас он ничего не стоит, и даже ничего из себя не представляет. Они всего лишь утверждают, что, если в него вложить определённые средства (то есть, в конечном итоге, усилия), то он принесёт большую прибыль. Этого достаточно, чтобы им заинтересовались инвесторы.

То же самое имеет место и в случае власти. «Настоящий властитель» умеет вести себя так, как будто власть уже принадлежит ему – или хотя бы создаёт впечатление, что он с ней справится, когда придёт его время. Тем самым он демонстрирует свою компетентность в вопросах власти: у окружающих появляется желание подчиняться. Некоторые люди, в том числе сильные и умелые, добровольно идут на службу к правителю. Таким образом, он привлекает на свою сторону «сторонников». Эти сторонники присоединяются к возможности силы, к будущей силы, сулящей перспективы власти.

Вообще говоря, сила власти состоит не столько в обладании силой, сколько в понимании того, что во многих случаях, где, казалось бы, без применения силы не обойтись, её можно не применять (обходясь угрозами, уговорами, блефом, и так далее). Это позволяет победить того, кто во всех случаях применяет силу.

Нация

Известно, что многочисленные определения нации (начиная с известного «единства языка, культуры и территории» и кончая современными, весьма утонченными, определениями) весьма успешно опровергаются рядом эффектных исключений.

Это связано с тем, что обычный список «атрибутов нации» – язык, культура, территория – на самом деле представляют собой список достижений нации, то есть того, что она создала и чем обладает. Расселиться и занять собой территорию, создать национальный язык (отличающийся от других языков, и единый в себе), построить национальную культуру – всё это относится не к «неотъемлемым атрибутам», а именно к списку успехов.

Разумеется, совсем неуспешные народы просто не выживают – поэтому нации, не имеющие никаких успехов, не сохраняются. Однако некоторые нации могут настолько преуспеть в одних отношениях, что позволить себе не обращать внимания на другие. Так, уже известно, что некоторые нации не обладают своим особым языком, чётко очерченной территорией, самобытной культурой, видимыми антропологическими различиями, и так далее – и тем не менее являются именно нациями. С другой стороны, люди, принадлежащие к одной нации, могут отличаться внешне, разговаривать на разных языках, и так далее.

Однако все перечисляемые «национальные достижения» имеют одну общую черту: все они не могут быть достигнуты быстро. Как правило, для того, чтобы расселиться, создать национальный язык, собственную культуру, и так далее, требуется жизнь нескольких поколений. Из этого следует, что субъектом «национального успеха» не могут быть конкретные люди: «успех» здесь относится именно к нации как