Прошлое. Настоящее. Будущее - Константин Анатольевич Крылов

«Политикой» мы называем действия власти, которые пытаются повлиять на чужую власть. Более того – для правителя политика может оказаться более важной стороной его деятельности, чем собственно «управление», то есть решение вопросов, находящихся в его власти.

Принуждение и обязательство

Традиционным орудием власти обычно считается принуждение. Власть ставит людей перед выбором: или они будут делать то, что им прикажут, или «им будет хуже». При этом предполагается, что «хуже» им сделает сама же власть. При этом власть считается свободной от принуждения: властитель может делать, что хочет, и заставлять других делать это.

Способность власти наказывать является приватизацией, а точнее подражанием [109] «естественным санкциям», налагаемым природой. Можно сказать, что способность наказывать – это последнее, что присваивает себе власть, после чего её автономия от «обстоятельств» становится свершившимся фактом. Конечно, эта автономия очень относительна, поскольку любая власть существует и действует лишь потому, что безвластие воспринимается как угроза. Все угрозы, наказания, и казни, производимые властью, лишь дополняют и оттеняют (и не всегда удачно) этот первичный страх перед анархией.

При этом власть может быть сколь угодно некомпетентной, морально и эстетически отвратительной, тиранической, наконец – просто очень затратной. Это не отменяет того факта, что власть находится в распоряжении общества, а не наоборот. Точно так же, человек владеет орудием труда, а не наоборот, даже если этот инструмент неудобен, некрасив, а то и опасен в применении.

Точно так же, и представление о «свободе властителя» на практике всегда оказывается преувеличенным. Очень часто оказывается, что он сам подвергается принуждению – причём именно как властитель: подданные и подчинённые требуют от него, чтобы он «употребил власть», занялся делами власти [110].

Власть предполагает притирку обеих сторон – как властителя, так и подвластных. Они ищут пути воздействия друг на друга, пытаясь сделать друг друга средством для осуществления своих целей. При этом подчинённым оказывается не самый слабый, а тот, кто в большей степени заинтересован в контроле над собой.

Например, муж просит жену разбудить его рано утром, когда он спит особенно крепко (а жена, напротив, просыпается легко). В этот момент он передаёт ей власть над собой. Утренняя сцена может содержать даже элементы насилия (например, жена может тормошить и щекотать мужа, сдёрнуть с мужа одеяло, и т. п.) – и тем не менее просил её об этом именно он, поскольку именно он не может заставить себя встать вовремя.

То же самое касается и других, более сложных, ситуаций – хотя бы той, когда два партнёра собираются совершить взаимовыгодное действие, но каждый имеет основания опасаться другого. Здесь опять же требуется внешний источник контроля, который помешает людям реализовать некоторые их возможности, удержит их за руки. Так, например, экономические отношения (начиная с примитивного обмена и кончая современной экономикой) возможны только в горизонте упорядоченных властью отношений. Отношения продавца и покупателя невозможны без присутствия (явного или скрытого) стражника или милиционера.

Сила власти состоит в том, что она лучше контролирует себя, чем подвластные. Более того, один из основных источников силы власти состоит в том, что подвластные сами боятся потерять власть – прежде всего над собой. «Держите меня четверо» – н е такой уж редкий аргумент в пользу жёсткой контролирующей власти. Люди боятся себя (и тем более других), и в меру этого страха они нуждаются в том, кто будет их контролировать.

Однако и властитель связывает себя своей властью [111]. Например, если уж властитель начал «гнуть линию», то есть подчинил свои решения определённой логике, то ему крайне сложно выйти из этой логики, не ослабив при этом собственной власти. Его власть оказывается подчинённой порождённому ею обычаю, комбинации привычек, страхов, ожиданий, которые сложились у подчинённых.

В этом смысле периодические революции, смуты, беспорядки, и прочее, являются следствием растраты власти, её замещения самопроизвольно возникшими «обычаями». В какой-то момент власть оказывается не способной принимать некоторые решения, в том числе и необходимые.

Надо отметить, что это никак не связано с так называемым «вырождением властной элиты» (каковое вообще является мифом). Это, скорее, системный эффект, связанный с отношениями «власть – подвластные»: вырождение происходит именно в этой связке.

Доминирование

Доминирование и власть – разные вещи. Самец-доминант, завоевавший право первым подходить к еде, и руководитель, управляющий сложным предприятием – это явления, которые нужно рассматривать отдельно.

Определим доминацию как положение, в котором занимающий его пользуется исключительными правами и привилегиями. Это значит, что большинство его желаний выполняются, или хотя бы не встречают отпора. Все делают то, что хочется доминанту, или, как минимум, не сопротивляются.

Заметим: при этом доминант далеко не всегда способен управлять чем-либо, да и не желает этого. Доминант, завоевав высокое положение, обычно хочет им пользоваться, а не заниматься хлопотным делом властвования. Более того, как правило, именно доминанты составляют главную проблему любой власти. Одним из естественных способов решения этой проблемы является объединение властителя и доминанта в одном лице – либо путём присвоения властителем положения доминанта, либо путём обязывания доминанта исполнять функции власти. Однако это не единственное решение этой проблемы. Очень часто доминантам удаётся завоевать и сохранить свою позицию, не принимая на себя властных полномочий и сопряжённой с ними ответственности.

Доминирование сопряжено с удовольствием [112]. Власть в этом отношении нейтральна.

Общение

Ситуация общения (начиная от дружеского разговора и кончая обращением лидера нации к согражданам) обычно описывается с точки зрения передаваемой в ходе общения информации. При этом неявно принимается, что точкой отсчёта в рассмотрении этих вопросов является «идеальный диалог» – то есть ситуация, когда А говорит Б то, что он думает «на самом деле», а Б адекватно понимает сказанное. Далее рассматриваются ситуации, когда А лжёт и скрывает часть правды, а Б неадекватно интерпретирует услышанное (по глупости, некомпетентности, злонамеренности и т. п.). Тем не менее исходное представление об «идеальном диалоге» тем самым отнюдь не подвергается сомнению: «неполный», «недостаточный», «неадекватный» диалог А и Б принимается именно как «более сложный случай» диалога «полноценного», «настоящего», «истинного». (Здесь присутствует и ценностная окраска: к «полноценному диалогу» надо ещё и стремится, хотя это и сложно.)

Эта картина базируется на том предположении, что первоначальной целью общения является передача информации от А к Б. Но это предположение ни на чём не основано. То, что общение может (помимо всего прочего) ещё и передавать информацию, и люди этим пользуются, ещё не означает, что смысл и предназначение общения состоит именно в этом.

Прежде всего, общение предполагает наличие известных отношений между общающимися. Люди не будут разговаривать с кем угодно о чём угодно. Напротив,