1812. Обрученные грозой - Екатерина Юрьева

Соседка явно не подозревала ее в распутстве, а, напротив, понимала, как легко вдове стать объектом сплетен. «Посторонний человек ко мне добрее относится, чем родные», — с грустью думала Докки, слушая Марью Игнатьевну, которая рассказывала ей о своей дочери, внуках, родственниках и соседях.

— Так вы из Вильны, значит, душечка, — без передышки перешла на новую тему хозяйка, усердно потчуя гостью пирогом с вишнями, пышками и заварными пирожными. — У нас из Лужков — вы, верно, знаете, городок неподалеку — родственница одной моей приятельницы с дочерью в Вильну поехала. Говорила, дочку замуж только там можно выдать. Конечно, в высокое общество она не попала, но кое с кем там познакомилась и дочку просватала, пишет. За какого-то молодца — штабс-капитана. Свадебку в июле сыграют, он уж и об отпуске договорился. Не титулованный, конечно, не богач, но деревеньку ему отец дает, да и невесте приданое собрали… Сказывает, женихи там нарасхват — со всей России, мол, барышень свезли — столько в Москву на зиму не выбираются…

«Поменьше бы амбиций у Алексы с Мари, для своих дочерей тоже могли бы кого найти, — подумала Докки. — Посмотрим, как без меня они женихов сразу обретут…»

— А вы себе там никого не приметили? — с улыбкой спросила Марья Игнатьевна. — Такая вы миленькая да ладненькая.

Докки чуть улыбнулась в ответ и покачала головой, а самой вдруг вновь привиделись серо-зеленые, искрящиеся насмешкой глаза…

Она вздохнула и поднялась, благодаря за гостеприимство, но была отпущена радушной хозяйкой лишь после того, как для нее была собрана полная корзина гостинцев с парниковыми огурцами, клубникой и лимонами.

— У вас, душечка, такого нет, я знаю, — приговаривала Марья Игнатьевна, поднося соседке соленых рыжиков с прошлого урожая, моченые яблоки, вишневую наливку — «сама делала, душечка!» — да только что выловленных из прудов живых карпов, толкающихся в деревянном ведерке.

В почтовый день в поместье пришло два письма: одно — от Ольги, другое — от Катрин. Докки долго вертела в руках письмо из Литвы. Она не давала Кедриной своего адреса — они никогда ранее не переписывались, да и сблизились относительно недавно: сначала зимой в Петербурге, а теперь — в Вильне.

«Верно, взяла адрес у моих родственниц, — Докки было мучительно не только смотреть на письмо, но и держать его в руках. — Почему Катрин решила написать мне? Предупредить меня о новых сплетнях, заключенных пари? Сообщить о женитьбе Палевского?..»

Докки разволновалась, хотя не было ничего необычного в том, что Катрин захотела таким образом продолжить их знакомство. Им всегда доставляло удовольствие общество друг друга, и Докки лишь из стеснения — она всегда боялась показаться навязчивой — не оставила приятельнице адрес Залужного. Катрин же была куда более уверенным в себе человеком и вполне могла разузнать местонахождение поместья, чтобы обменяться новостями с баронессой.

Страшась узнать из письма что-то такое, о чем она не хотела знать, Докки сначала вскрыла письмо от Ольги, которое, как она и предполагала, повествовало о размеренной и привычной столичной жизни.

«Скучно — вот слово, наиболее характеризующее мое теперешнее состояние, — признавалась Ольга. — У нас все еще гостит сестра бабушки, и они целыми днями предаются воспоминаниям о своей молодости и привольном житье-бытье при дворе императрицы Екатерины, когда состояли фрейлинами при ее величестве. Я уже знакома со всеми подробностями дворцовых интриг и увеселений вплоть до празднеств в честь коронации Екатерины Алексеевны, в которых мои бабушки никак не могли принимать участия по причине малолетства.

Я все больше музицирую и читаю (должна признаться — новые романы отчаянно унылы и изобилуют повторениями предыдущих). Иногда выбираюсь на прогулки, реже — на приемы. Погода стоит до отвращения холодная, а общество питается все теми же сплетнями, какие ходили еще до Вашего отъезда, поскольку весь двор, обычно снабжающий нашу столицу свежими слухами, все еще в Вильне.

Петербург пуст, и мне крайне не хватает Вашей компании, как и заседаний вечеров путешественников…»

Докки, поглядывая на лежащее на столе письмо Катрин, быстро добежала глазами до конца послания Ольги, приняла ее заверения в дружбе и приветы от княгини, а также надежду подруги на то, что родственницы баронессы и г-н Ламбург не слишком донимают ее своим присутствием.

«Ничего, скоро всем все станет известно», — обреченно подумала Докки, чуть дрожащими руками взяла послание от Катрин и, пропустив обычные приветствия, наткнулась на следующие фразы:

«Отъезд Ваш до сих пор занимает все умы праздной публики. Ваши родственницы отвечают уклончиво, намекая на некие личные обстоятельства, вынудившие Вас покинуть Вильну столь неожиданно, что еще более возбуждает всеобщий интерес. Не стал исключением и Палевский, который недавно обедал у нас — в узком кругу друзей и сослуживцев. Он как-то вскользь осведомился у меня о причине Вашего исчезновения и отпустил невнятное замечание — что-то насчет женской взбалмошности или упрямства. Это позволило мне сделать для себя некоторые выводы, в частности, что Ваш отъезд не только не остался им незамеченным, но и весьма его задел. Впрочем, Поль никак не был расположен поддерживать разговор о Вас. Выглядел при этом он, как всегда, невозмутимо, но в глазах его промелькнуло довольно мрачное выражение, напоминавшее грозовую тучу, снабженную молниями и громом.

Палевский теперь редко бывает в обществе, ссылаясь на занятость, что выглядит вполне правдоподобно. Графиня Сербина всем сетует на то, что граф не может сопровождать ее с дочерью на увеселения и празднества, отчего они везде вынуждены появляться без него. И хотя в речах графини по-прежнему содержится намек на решенную свадьбу, многое утверждает меня в мысли, что брачный сговор существует более в ее воображении, нежели на самом деле…»

Далее Катрин описала некоторые события светской жизни Вильны, упомянула о грандиозном бале, намечаемом на днях на даче графа Беннигсена, где она намеревалась непременно побывать.

«С Вашим отъездом родственницы Ваши несколько приуныли, поскольку без любезной всем баронессы, которую все всегда рады видеть, их мало кто приглашает на свои званые вечера. Ваши дамы обычно появляются в сопровождении monsieur Ламбурга, который всяческими ухищрениями добывает билеты на общественные увеселения, увы, не самого высокого уровня. Впрочем, Ваша кузина похвалялась, что они идут на бал к Беннигсенам — как я поняла, благодаря полковнику Швайгену, по доброте душевной постаравшемуся помочь своим знакомым…»

Докки, необычайно взволнованная, уронила листок на колени и откинулась в кресле.

«Он не только заметил мое отсутствие — он мрачен и задет моим отъездом, — с радостью и даже неким ликованием подумала она, преисполненная благодарности к приятельнице, которая сочла необходимым упомянуть о Палевском. — Итак, он еще не женат и, судя по словам Катрин, надежды и планы Сербиных пока далеки от осуществления…»

Она встала и в смятении заходила по комнате, вдруг отчаянно пожалев, что поддалась мгновенному порыву и уехала из Вильны в самый разгар развития своих взаимоотношений с Палевским. Вероятно, она сделала непоправимую ошибку, разорвав все нити, их связывающие, и тем уничтожила все шансы на…