И дам вам сердце новое - Александра Миронова

— Я в тебе не ошибся. — Вадим улыбнулся. — Кофе?

— Нет, — Женя покачала головой. — Где моя одежда?

— Она совершенно утратила нормальный вид.

— Только не говори, что ты ее выбросил, — начала она угрожающе.

Вадим пожал плечами, встал, опустил крышку рояля и подошел к ней.

— Нет, она в комнате возле входа, в сушильной машине. Я сейчас еду в офис, могу по пути забросить тебя в магазин, обновить…

Женя предостерегающе подняла руку.

— Нет, не надо.

— Почему?

— Потому что.

Женя развернулась, чтобы выйти из комнаты, но Сафронов оказался куда проворнее. Он встал возле двери, не давая ей выйти.

— У тебя кто-то есть?

Женя закатила глаза.

— Какая пошлость!

— Ну почему же, — ей показалось, что на секунду его голос дрогнул. — Ты не даешь мне проводить себя домой, утром убегаешь, ничего о себе не рассказываешь, отказываешься сближаться с моей семьей, продолжать?

— Ты ничего не понимаешь, — пробормотала Женя.

— Объясни.

Она подняла на него взгляд.

— Дай мне пройти.

Несколько секунд он смотрел ей в глаза, затем сделал шаг в сторону. Женя прошла. Буквально добежала до комнаты, граничащей с гардеробом. Открыла сушильную машину — одежда лежала здесь. Платье потеряло свою форму, но ей было плевать. Она быстро влезла в него, простыню бросила в стиральную машину. Вышла из комнаты — Сафронова не оказалось в коридоре. Женя не увидела своей обуви. Кинулась к обувной тумбочке, распахнула ее и чуть не заорала от ужаса, вовремя успев закрыть рот рукой. Пистолет. Зачем ему дома оружие?

Обувь стояла на нижней полке. Она схватила туфли, быстро обулась и постаралась как можно тише открыть замок.

— Хорошо, что Золушка не исчезла в полночь, — насмешливый голос ударил в спину.

Женя обернулась.

— Я не Золушка.

— А кто ты?

— Малифисента.

Сафронов не стал ее преследовать. Женя выбежала на улицу, миновала шлагбаум, выскочила на проезжую часть и махнула рукой. Сразу же подъехала старая «Волга». Женя села и назвала адрес. Ей казалось, что Сафронов наблюдает за ней из окон своей черной комнаты. Она поднесла кулак ко рту и яростно закусила его, чтобы не заорать от боли и отчаяния. Больше всего ей хотелось туда, назад, в эту комнату.

Вадим вернулся в спальню. Распахнул шкаф, отодвинул в сторону рубашки и открыл сейф. Выбрал самый тупой из ножей — его порезы всегда были болезненными и оставляли уродливые, настоящие шрамы. Они будут долго заживать, но смогут много раз подарить ощущение жизни. Оно вернулось к нему ненадолго этой ночью, когда он закричал впервые за долгое время. И его слезы смешались со слезами этой странной девушки, в которой внутренней боли размещалось еще больше, чем в нем самом. Он не хотел на нее давить, был уверен, что придет день, когда она сама все ему расскажет. Но сегодня ночью в темноте комнаты он увидел то, что долгое время видел лишь в себе самом, — абсолютную пустоту.

Обычно в женщинах обитал свет жизни. Всегда разный. Кто-то едва его излучал — просто тело на темных простынях, не способное ничего производить, кроме пота. Свет выключишь и не увидишь. Кто-то светился тускло-молочным лучом. Одна, совсем молоденькая, походила на светлячка — свечение шло изнутри. Он расстался с ней на следующее же утро. И только Женя стала полюсом притяжения. Черным, кромешным, бесконечным, бездонным. Она была его зеркальным отражением.

Первая капля крови упала на пол. Вадим не стал закрывать глаза и лишь глубже погрузил нож в плоть, она поддавалась, беззвучно разверзаясь. Она все еще была красной. Единственное подтверждение того, что он живой.

* * *

Такси остановилось возле дома. Женя расплатилась и замешкалась. Что сказать Станиславу? Она пропала почти на сутки, не позвонила, никак не дала знать, что случилось.

— Девушка, выходите? — водитель явно торопился.

Не попрощавшись, Женя вышла из машины и глубоко вдохнула. Осмотрела двор, словно впервые увидела его. После разрушительной бури листва снова воспрянула к жизни, где-то Женя читала, что растения в экстремальных условиях мобилизуют все свои жизненные силы, чтобы выжить. И после таких основательных встрясок они идут в рост. Цвета ослепляли. Ярко-зеленая трава, темные, сочные, оливковые листья, первые молочные цветы на молодой яблоне. Ярко-желтые одуванчики, белые ромашки, высаженные на ухоженной клумбе озеленителем. Женя впервые в жизни заметила, что дверь в подъезд выкрашена в нежно-персиковый цвет. Или это ее вчера покрасили?

Она чувствовала себя, как если бы с утра пораньше выпила бутылку шампанского. В голове пузырьки, затуманивающие четкое восприятие действительности. Единственная мысль, отчетливо прорисовывающаяся среди этих пузырей, было желание вернуться к Вадиму. Но нет. Она должна себе пообещать больше не встречаться с ним до операции. Или до того, как она отдаст деньги. Деньги.

Она решительно взялась за ручку двери. Вначале деньги, потом все остальное. Обрадованная тем, что теперь ей есть чем занять мысли, она зашла в подъезд.

Охранник, разговаривающий по телефону, при ее виде встал и положил трубку на рычаг.

— Евгения…

— Александровна, — услужливо подсказала Женя.

— Да, Александровна, а вас тут Станислав Мирославович обыскался, мы вчера уже и в больницы звонили вместе, и в морги. С вами все в порядке?

— Он дома? — Женя проигнорировала вопрос.

— Да, должен быть.

Женя нажала на кнопку вызова лифта, прислушалась — он был где-то на верхнем этаже. Решила пройтись пешком, чтобы немного упорядочить мысли. Вадим… Деньги, где их взять? Позаимствовать? У Станислава? Ему придется объяснять. У Ванечки? Нет, рабочие отношения должны такими и оставаться, да и не будет у него таких денег в свободном доступе. Наталья? Она хоть и ведет шикарный образ жизни, сама вечно на мели.

Погруженная в собственные мысли, она и не заметила, как дошла до своего этажа. Остановилась, чтобы восстановить дыхание, но решила не давать себе времени на передышку. Нажала на кнопку звонка, дверь открылась, и Женя ступила внутрь, словно дайвер, прыгающий с катера в черные глубины.

Но погрузиться ей не удалось, пощечина от Станислава отбросила ее к другой стене.

Женя, застывшая от ужаса, сползла на пол и подняла глаза на жениха. Белое, как снежные покровы, лицо было искажено яростью. Он знает? Откуда? Их увидели?

В следующую же секунду Станислав оказался рядом с ней, сгреб в охапку и стал целовать.

— Прости, прости меня, где ты пропадала? Я так волновался, я думал, что ты… Ментам звонил, в больницы, в морг даже…

Лучше бы он ее просто избил, а не вот так. Она снова почувствовала себя тварью. Такой, какой и была. Недостойной чего-то хорошего. Наконец-то и Станислав это понял, и теперь он бросит ее, и она снова окажется в канаве. Там, где она и должна быть.