Осенний призрак - Монс Каллентофт

Когда-то она пробовала поговорить на эту тему со своей начальницей, но та только покачала головой:

— Когда такая симпатичная женщина, как ты, выбирает работу полицейского, она должна быть готова выслушивать подобные вещи. Старайся воспринимать это как комплимент.

Ловисе трудно видеть комплимент в руке, сжимающей ей плечо. Не говоря ни слова, она выскальзывает из пальцев Вальдемара и кладет папку, зажатую между ладонями, на стол.

Она, Вальдемар и Юхан Якобссон провели в «бумажном Аиде» весь день и просмотрели лишь малую толику документов.

Однако они могут с уверенностью утверждать, что договоры аренды в полном порядке и с компьютерным предприятием тоже, по всей видимости, все нормально: Петерссон получил причитавшуюся ему долю денег, ни больше ни меньше. Он был там инвестором, а не адвокатом, так что конфликта не возникло.

Они не нашли никакого завещания. В течение дня Юхан сделал порядка двадцати безрезультатных звонков, начиная от юристов, чьи имена всплыли в бумагах, и кончая плотниками, электриками и другими рабочими, нанятыми Йерри Петерссоном в Скугсо. И никто не сказал о нем ничего интересного. Похоже, свои обязательства он выполнял безупречно.

Часы на стене, оклеенной желтыми ткаными обоями, показывают 14:25.

Ловиса смотрит на Юхана, приятного и скромного полицейского, в отличие от Вальдемара. Безобидного и компетентного.

Вальдемар тоже компетентен, это очевидно. За обедом в кафетерии в здании криминалистической лаборатории она заметила, что коллеги относятся к нему с тем уважением, которое обычно оказывают полицейским, действительно знающим свое дело.

— Время начинает тянуться, — ворчит Экенберг, усаживаясь перед монитором, высвечивающим аккуратные папки с содержимым жестких дисков Йерри Петерссона.

— У меня в голове мутится, — поддерживает его Юхан. — Как много бумаг!

— Единственное, что может иметь отношение к нашему делу из того, что я нашла, это совместная кампания Йерри Петерссона и Йохена Гольдмана по продвижению на рынке его книг и интервью. Она явно не была успешной. Или где-то еще есть деньги, или такова была капитализируемость известности Гольдмана, и интерес к нему не стоил большего.

— Капитализируемость, — повторяет Вальдемар. — Женщина, ты выражаешься, как какой-нибудь гей.

— Мы скажем об этом на следующем собрании, — говорит Юхан.

— Собрание завтра рано утром, — напоминает Экенберг, и Ловиса отмечает про себя, что, наверное, нет человека, который подходил бы для бумажной работы меньше, чем он.

Катарина Фогельшё в темных джинсах и розовой тенниске сидит, откинувшись, на диване от «Шведского олова»,[48]насколько может судить Малин, который стоит целое состояние. Узор на ткани работы Йозефа Франка:[49]загадочные черные змеи в яркой осенней листве на голубом фоне.

«Состояние, — думает Малин. — По моим меркам, во всяком случае».

Она чувствует, насколько не вписывается в этот интерьер, понимает, как выглядят ее дешевые джинсы из магазина «Н&М» и шерстяная рубашка, как вульгарны ее гетры и как она в целом неухоженна по сравнению с Катариной. Форс хочется вжаться в стенку. Но она знает, что так не годится, что она должна скрывать свою неуверенность под маской решительности.

Перед ними изящный деревянный стол с тремя чашками кофе, хотя к ним, однако, не прикасаются ни Малин, ни Харри, ни Катарина. В комнате пахнет моющими средствами с лимонной отдушкой и какими-то известными дорогими духами, но Малин тем не менее не может их определить. На стенах картины. Классика с той же аурой качества, что и коллекция Йерри Петерссона. Множество портретов женщин, стоящих у окна, в нежных тонах. Все они будто ждут чего-то. Форс обращает внимание на портрет дамы в голубом. На картине женская фигура, стоящая у окна и наблюдающая за морем, окутанным туманом, Малин читает подпись: Анна Анкер.[50]

Мимо огромных окон гостиной медленно течет Стонгон, и дождевые капли, ударяясь о поверхность воды, образуют маленькие, мгновенно исчезающие кратеры. На другом берегу реки, в сторону улицы Таннерфорсвеген, взбираются по склону холма просторные виллы. Хотя жить, кажется, лучше все-таки на этом берегу, ближе к центру.

Насколько известно Малин, Катарина Фогельшё проживает одна в большом доме, выстроенном в тридцатые годы в стиле функционализма[51]у самого Стонгона. Сейчас она настроена более дружелюбно, чем тогда, на драйвинг-рэйндже.

— Спрашивайте, — с улыбкой обращается она к полицейским. — Постараюсь ответить как можно лучше.

— Знали ли вы, что ваш отец пытался выкупить Скугсо у Йерри Петерссона? — спрашивает Харри.

— Я знала, и мне это не нравилось.

— Почему?

— Для меня это был пройденный этап. Ведь у нас и без того есть все, что нужно. Хотя, разумеется, я не могла ему помешать. Йерри… Йерри Петерссон был законным владельцем замка. И все на этом.

— А ваш брат? — спрашивает Малин и смотрит на Катарину.

Та будто борется с чем-то, и Малин кажется, что, если спросить ее прямо, она заговорила бы и открыла некую тайну, которая повела бы их дальше.

— Он как будто был согласен с отцом.

— Вы злились на него за его аферы?

— Так вы знаете об этом?

Катарина разыгрывает удивление.

— Очевидно, отец допустил ошибку, доверив моему брату семейный капитал. Он никогда не был финансовым гением. Но была ли я зла? Нет. Вы знаете о датском наследстве?

Малин кивает.

— И вы по-прежнему верите, что мы убрали Петерссона с дороги только потому, что он был единственным препятствием между нами и Скугсо?

Малин смотрит на напарника. Его взгляд блуждает где-то за окном, и она пытается угадать его мысли. Карин Юханнисон? Может быть, а может, и нет. Ты ведь женат, Харри, хотя кто я такая, чтобы осуждать тебя? У нас общие тайны, Харри.

— Вам следовало бы рассказать нам об этом на площадке для гольфа, — укоряет Катарину Малин.

— На драйвинг-рэйндже, — поправляет Катарина и пожимает плечами.

— Как вы думаете, почему ваш брат убегал от нас?

— Он сел за руль пьяным и не хотел угодить на месяц в тюрьму. Фредрик страшно пуглив, как я уже говорила.

— Вы живете здесь одна? — спрашивает Малин.