Черная смерть. Как эпидемия чумы изменила средневековую Европу - Филип Зиглер

Но хотя в центре города мусор мог быть убран достаточно эффективно, впоследствии система слишком часто давала сбои. По берегам Темзы и на прилегающих улицах выросли большие свалки. В 1344 году ситуация, особенно вокруг Уолбрука, Флит-стрит и городского рва, ухудшилась настолько, что был дан приказ провести комплексный осмотр всех улиц. Но хотя положение исправили, этого, видимо, хватило ненадолго. Тринадцать лет спустя король с горечью жаловался, что его проезду вдоль Темзы мешает «навоз, свалки и другая грязь», скопившаяся вдоль берега.

Таким образом, создается общая картина города, достаточно сильно страдавшего от грязи и антисанитарных условий, но сознававшего эти недостатки и делавшего все возможное, чтобы исправить положение, пусть и с негодными средствами. В городских записях можно найти много описаний случаев несоблюдения правил гигиены, но сам факт, что такое поведение обсуждалось и иногда преследовалось, показывает, что колоритным эксцессам, столь близким сердцу любителей древности, не позволяли расцветать свободно. Ответственный городской совет и население, в целом сознававшие свои гражданские обязанности, много делали для того, чтобы содержать Лондон в чистоте.

Тем не менее Черная смерть оказалась слишком суровым испытанием для общественного здравоохранения. В 1349 году король написал мэру, выражая свое возмущение тем, что из домов выбрасывается мусор и «на улицах и в переулках, по которым приходится ходить людям, полно человеческих фекалий, а воздух в городе настолько отравлен, что создает большую опасность для прохожих, особенно во время этой заразной болезни». Мэр ничего не мог сделать. Мало того что многие из тех, кто убирал мусор, умерли или дезертировали со своего поста, а механизмы, обеспечивавшие соблюдение закона, были напряжены сверх своих возможностей, на плечи тех, кто остался, нежданным дополнительным бременем легла проблема транспортировки свыше 20 000 тел к местам захоронения. Даже через десять лет эта служба была далека от нормы, а в год эпидемии самые зловещие фантазии писателей-романтиков едва ли могли сравниться с реальностью.

Существует так много маршрутов, по которым Черная смерть могла добраться до Лондона, что было бы бессмысленно рассуждать о том, откуда она пришла. К концу сентября 1348 года приор Кентерберийского собора направил тревожное письмо епископу Лондона по поводу вторжения чумы в епархию последнего, но из этого не следует, что инфекция уже проникла на территорию города. Тем не менее представляется несомненным, что это произошло раньше, чем чума распространилась на большей части окружавшей его сельской местности, и что отдельные случаи имели место уже в ноябре 1348 года, а возможно, и раньше. Но в полную силу эпидемия дала о себе знать не раньше начала следующего года.

Весна – хотя любое обобщение в отношении чумы имеет множество исключений – обычно была менее опасным сезоном с точки зрения вспышки бубонной чумы. Из рассказов о последующих эпидемиях в Лондоне и из свидетельств тех, кто выжил во время эпидемии самой Черной смерти, представляется вероятным, что с января по март доминировал штамм легочной чумы, а бубонная чума вступила в свои права с приходом теплой погоды в конце весны и в начале лета. Как всегда в большом сообществе, болезнь пожирала людей постепенно и длилась дольше, чем в маленьком городе или в деревне. Смерть продолжала быть обычным делом и в 1350 году, и хотя самый разгар эпидемии длился всего три-четыре месяца, прошло почти два года между приходом чумы и последними случаями смерти от нее.

В январе 1349 года незадолго до того, как должен был собраться парламент, король отложил сессию на том основании, что «эпидемия смертельной чумы, внезапно вспыхнувшая в оговоренном месте и его окрестностях, с каждым днем усиливается настолько, что возникают большие опасения насчет безопасности тех, кто приедет сюда в это время». Беспокойство короля о своих законодателях было реальным и в данных обстоятельствах совершенно оправданным, но представляется несколько преждевременным. Возможно, это был не более чем предлог. В январе 1348 года парламент оказался непокорным и когда он в конце концов, нехотя, но согласился дать субсидию на три года, то ясно дал понять, что считает налоговое бремя неоправданно тяжелым. Имея субсидию у себя в кармане, король ухватился за этот предлог, чтобы избавиться от ворчания законодателей. Эпидемия пришла как раз вовремя, чтобы обеспечить ему такую возможность.

Существовавшие кладбища вскоре оказались слишком маленькими, не соответствовавшими возросшим потребностям, поэтому в Смитфилде открыли новое кладбище, в спешке освященное епископом Лондонским Ральфом Страт-фордом. Однако второе новое кладбище, основанное выдающимся воином и придворным сэром Уолтером Мэнни, привело историков в сильное замешательство. В начале 1349 года сэр Уолтер сначала арендовал за 12 марок в год, а затем выкупил 13 акров пустующей земли к северо-западу от городских стен в месте под названием Спиттл-Крофт. Там он построил часовню, посвященную Благовещению, и открыл участок для жертв чумы, переполнявших городские кладбища. В конце концов часть этой земли занял выстроенный там Чартерхаус[94]. Путаница возникла по поводу количества умерших, похороненных на новом кладбище. Роберт из Эйвсбери говорит, что со 2 февраля по 2 апреля там ежедневно хоронили по 200 человек. Если под этим понимать, что в таком количестве похороны происходили в течение самых страшных месяцев эпидемии, и предположить, что в меньшем количестве они продолжались следующие несколько месяцев, то получается, на этом кладбище нашли свое последнее пристанище как минимум 17 000 жертв. Цифра огромная, но кажется пустяковой по сравнению с той, которую называл лондонский историк Стоу[95], утверждавший, что на церковном кладбище видел надпись, гласившую: «Великий мор царил в тот 1349 год от Рождества Господа нашего, когда освятили этот церковный двор, и в границах данного монастыря было погребено более 50 000 тел, помимо многих других с тех пор до настоящего времени, да помилует Господь их души. Аминь».

Он заявлял, что эта цифра была подтверждена его исследованием документов короля Эдуарда III.

Кемден[96] заявил, что видел ту же самую надпись, но в его памяти эта цифра, будучи почти такой же поразительной, составляет 40 000. Нет никаких доказательств, что эти новые кладбища должны были заменить, а не просто дополнить существовавшие церковные кладбища, и, возможно, пару вновь открытых. Таким образом, кладбище Мэнни не могло принять более половины жертв чумы и, вероятно, приняло намного меньше. Если цифра Стоу верна, это означает, что во время эпидемии Черной смерти в Лондоне умерло как минимум 100 000 человек. Даже если согласиться с оценкой Роберта из Эйвсбери, общее число умерших едва ли будет меньше 40