Человек-Паук. Вечная юность - Стефан Петручо

Но это было в те времена, когда любовь была не только жестокой мукой. Когда любовь была сердцем мироздания.

Прижавшись лбом к стеклу, она устремила взгляд в волны прибоя. Вспомнилось, как муж остерегал ее, советовал держаться подальше от окон, постоянно опасаясь, что кто-нибудь из его многочисленных врагов может явиться по ее душу...

Теперь ни у кого не было причин угрожать ей. Единственной ценной вещью, которой она когда-либо обладала, было сердце Кингпина – и она лишилась его. Двоих охранников внизу, в доме, и еще двоих снаружи она оставила только из уважения к памяти мужа, никогда не бросавшего своих.

Зачем, зачем она ответила на этот звонок?

Когда Уилсон был здоров... нет, слово «здоров» не отражает его сути. Когда он был воплощением животной силы, когда каждое его движение было исполнено жизни, она совершенно не интересовалась его бизнесом. Даже теперь, когда необходимость должна была заставить ее взять дела в свои руки, она уделяла хитросплетениям агонизирующей империи мужа ровно столько внимания, чтобы счета за его лечение были оплачены. Подписывала бумаги, веря на слово юристам, и больше ни о чем не заботилась.

С тех пор как муж впал в эту жуткую летаргию, она почти ничем не интересовалась. Нередко сама удивлялась тому, сколько времени могла провести, глядя в никуда.

Но скрижаль могла бы изменить все. Ванесса многое помнила об Уилсоне – его настроения, удовольствия, темные страсти. Но особенно отчетливо она помнила, как заблестели его глаза, когда он впервые решил, что эта реликвия должна принадлежать ему.

Среди того немногого, что ей было известно о преступном мире, имелись сведения о слухах, будто этот камень каким-то образом вернул Сильвермэйну здоровье и молодость. Слышала она и о том, как ужасно все это кончилось. Не вмешательство ли Уэсли было тому причиной?

Голова и сердце так давно опустели, что все вокруг утратило смысл. Любимые блюда стали безвкусны, точно пепел; картины, от которых когда-то захватывало дух, казались бессодержательной мазней, а музыка, некогда возвышавшая душу, – раздражающей какофонией где-то вдали.

Но эта новая мысль так взволновала ее, что жизнь вновь наполнилась смыслом.

«Может ли скрижаль сделать то же самое для моего любимого? Сделать так, чтобы он выздоровел?»

Если да, Ричарду будет не в чем себя винить. Верные слова помогли бы ей убедить гордого зверя-отца простить своего единственного сына. Ванесса не сомневалась: ей удалось бы. А потом они могли бы снова быть вместе.

Новая надежда – неважно, насколько отдаленная или призрачная – не давала улечься обратно в постель, даже если все это означало новые волнения и новые темные дела мужа...

Потому что когда-то любовь была сутью мироздания.

А мироздание может быть кровавой, очень кровавой штукой.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

НА СЛЕДУЮЩЕЕ утро Питер вышел поздороваться с Гарри. Его мысли были полностью заняты тетей и скрижалью, однако он все же решил попробовать.

– Привет, Гарри. Мне нужно в «Бьюгл» – сдать несколько снимков, а потом на занятия. А пока у меня есть время. Вот, думаю: погляжу, нет ли в «Кофейном Зерне» кого-нибудь из наших. Не хочешь со мно?..

Убийственный взгляд Гарри остановил его порыв на полуслове. Гарри поднял со стола тарелку с завтраком, еще наполовину полную, и швырнул ее в раковину – да так, что, судя по звуку, она треснула. Питеру доводилось видеть соседа и испуганным, и наглым, и раздражительным, когда он пытался отвыкать от наркотиков, но таким – еще никогда.

– Что с тобой стряслось?

Гарри оттолкнул Питера с дороги, сорвал с вешалки из благотворительного магазина свой кардиган и сунул его под мышку. От грохота захлопнувшейся двери стена вздрогнула так, что всколыхнулся висевший на ней крикливо-яркий плакат фильма «Большие глаза», когда-то в шутку подаренный им Эм-Джей.

– Гарри?..

Питер поразмыслил, вспоминая, что из сказанного и сделанного – или не сказанного и не сделанного – могло бы заставить Гарри так сорваться, но не смог припомнить ничего. Они ведь в последнее время почти и не разговаривали.

«Я мог бы проследить за ним в виде Паучка и убедиться, что с ним все порядке. Но не хочется подглядывать за беднягой, как за каким-то суперзлодеем, не имея на то веской причины».

Но когда Питер прибыл в «Кофейное Зерно», это соображение утратило актуальность. Гарри был там – сидел за столиком, угрюмо ссутулившись над чашкой кофе. Рядом сидели Мэри Джейн, Рэнди и Флэш Томпсон, отвоевавший свое и окончательно вернувшийся домой. Им тоже было невесело. Питер взял было стул, чтобы подсесть к ним, но все трое подняли на него те же убийственные взгляды.

– Да что с вами со всеми? Я во сне, ограбил банк? Что происходит?

Лицо Гарри перекосилось. Флэш сжал кулаки. Рэнди отвел взгляд. Мэри Джейн поджала губы. Крутя вправо-влево стоявшую перед ней на столе кружку, она заговорила:

– Тигр, тетя Анна рассказала мне, что случилось в госпитале вчера ночью. Она ужасно злится.

Опять плохие новости о тете Мэй? Нет, ему бы позвонили из госпиталя. Питер нахмурился.

– Пересадка, – объяснила Эм-Джей, видя его замешательство. – Врач хотел взять у тебя анализы, но ты отказался.

Казалось, сердце Питер подпрыгнуло к самому горлу.

– О...

Флэш взглянул ему в глаза.

– Я два года пробыл под вражеским огнем ради тех, кого даже не знаю, а ты боишься спасти жизнь родной тетки из-за... из-за чего? Слишком труслив, чтобы лечь под нож?

Издавна привычное, обвинение не задело так больно, как раньше – в отличие от разочарования в их глазах.

– Н-не в этом дело, – заикаясь, пробормотал Питер.

– Тогда в чем? – спросил Рэнди.

Питер открыл рот – и не смог вымолвить ни слова.

Тишина тянулась, точно резина, до тех пор, пока Гарри не принялся царапать ногтем деревянную столешницу, стараясь отскрести старое пятно.

– Я знаю, в чем, – сказал он. – Мы все знаем. Наверное... Наверное, в том, что Питер – это Питер, и думает только о Питере, как Питер делал всю жизнь.

Мэри Джейн сердито глянула на него:

– Эй, полегче! Его тетя действительно больна.

Он поднял голову и обжег Эм-Джей ответным взглядом.

– А мой отец мертв.

Мэри Джейн вздохнула.

– Этот год был нелегок для всех нас. – Она посмотрела на Питера. – Ты меня знаешь, я никогда не унываю. Это ты предпочитаешь оставаться угрюмым молчуном. Но, думаю, мы все уже достаточно взрослые, чтобы понимать: не всегда получается жить так, как хочется. С некоторыми вещами приходится просто примириться. Так что, Пит, объясни нам, пожалуйста, что происходит?

Питер задумался, пытался изобрести хоть сколько-нибудь правдоподобное объяснение, но ничего не вышло. А, может, просто не хватило духу.