Иван Васильевич – грозный царь всея Руси - Валерий Евгеньевич Шамбаров

Передовом, Сторожевом. И порядок старшинства должен учитываться только в прямом подчинении. Между теми начальниками, кто не был подчинен друг другу, местничество не допускалось. Запрещалось оно и в период ведения боевых действий. Ввводилось еще одно важное ограничение. Юные аристократы начинали службу в 15–16 лет. Они еще не могли сами командовать полками. Но и служить под началом менее знатных лиц отказывались. Отныне молодежь исключили из местнических правил. Она была обязана подчиняться менее родовитым воеводам, и «в том их отечеству порухи нет».

В походах царь увидел и низкие боевые качества ополченской пехоты — разношерстных «пищальников» из разных городов. Он повелел формировать первые в России регулярные воинские части — московских стрельцов. В них было решено зачислить 3 тысячи «выборных», то есть лучших пищальников. Они получали от казны оружие, боприпасы, им платили высокое по тем временам жалованье, 4 рубля в год. Чтобы поселить их, строилась отдельная слобода. Место было выбрано рядом с загородной царской резиденцией в Воробьеве. Ох, как не хватало Ивану Васильевичу этой слободы и стрельцов в 1547 г., когда в Воробьево нагрянули толпы бунтовщиков! Но стрельцы стали не только пехотой. На них возложили задачи поддержания порядка, они стали первой столичной полицией. И первыми профессиональными пожарными, борьба с пожарами тоже стала их обязанностью. А вот казаков, в отличие от пищальников, Иван Васильевич оценил высоко. Как раз после похода 1549–1550 гг. их начали широко и целенаправленно привлекать ко всем боевым операциям.

Реформы в войсках сразу же проверялись на практике. Поступили сведения, что на Русь намеревается напасть крымский хан. Царь поднял свои силы, 20 июля 1550 г. выступил к Коломне. Оттуда дошли до Рязани. Но Сахиб Гирей не появился. Не исключено, что узнал о готовности русских встретить его и отменил набег. Поход ограничился маневрами, проверками полков. Возможно, при этом осуществлялся набор стрельцов из городских пищальников. 23 августа Иван Васильевич вернулся в столицу.

Но в этом же походе у него возникла еще одна идея — создать свой персональный конный полк из лучших детей боярских. Придворную гвардию, которая будет постоянно находиться при нем, служить для экстренных поручений. Она могла стать и резервом, откуда государь будет черпать командные кадры.

В октябре Иван Васильевич издал указ о формировании «лучшей тысячи», поместья для нее требовалось выделить в радиусе 70 верст от Москвы. Повеление царя начали исполнять, дьяки составляли списки. Без сомнения, и борьба развернулась, попасть в такой полк хотелось многим. В «лучшую тысячу» набрали 1078 человек. Но такое новшество бояре сочли нежелательным. Не возражали, а просто спустили на тормозах. Во всех уездах, близких к Москве, для «лучшей тысячи»… «не нашли» земли. Так и похоронили идею [246]. Нет, наличие у царя сильной охраны, появление рядом с ним новых приближенных не устраивало его советников и бояр.

Зато влияние Сильвестра и Адашева в это время достигло максимального уровня. Поручение Адашеву принимать челобитные придало ему очень высокий статус — то ли царского секретаря, то ли главы его личной администрации. Он стал настоящим вельможей, перед ним заискивали. А Сильвестр удерживал Ивана Васильевича под своим наставничеством. 20 июля 1550 г., прямо перед выходом на крымцев, в царской семье случилось горе. Умерла дочка Анна. Сильвестр внушал: Господь по-прежнему карает государя, над ним все еще тяготеют «преступления» его предков и собственные грехи. Кстати, сам он о праведности не слишком заботился и денежки очень любил. Выписал в Москву сына Анфима. Сперва пристроил его по торговой части, а потом на выгоднейшее место, заведовать в казне таможенными сборами [247]. Это было «золотое дно».

А царя его советники принялись настраивать на реформы… Церкви. В духовной сфере вообще хватало проблем. Россия не так уж давно стала единой державой, и в церковных обычаях, обрядах, в разных землях сохранялись особенности. Разнобой царил в монастырских уставах. Но государю подбирали факты о неграмотных и неподготовленных священниках. О неподобающем поведении духовенства. О нарушениях монахами уставов, пьянстве. О том, что монастыри занимаются ростовщичеством, ссужают под проценты деньги, зерно, за долги отбирают землю. Да, такое тоже встречалось. Но подобные случаи подтасовывались, усугублялись, распространялись на всю Церковь, рисуя картины полной черноты и упадка.

А богатый купчина Сильвестр превратился вдруг в ярого «нестяжателя». Подталкивал Ивана Васильевича к тому же, к чему Вассиан Косой подводил его отца. К секуляризации церковной собственности. Внушал, что это и есть способ угодить Богу, очистить Православие от грехов и соблазнов, от служения Маммоне. Царя манили, насколько это будет выгодно для государства. Как повысятся доходы казны! Сколько детей боярских можно наделить поместьями за счет церковных земель (взять хотя бы «лучшую тысячу» — для нее земли нет, а у монастырей сколько угодно)! Обрабатывая царя, Сильвестр привлек еще и подкрепление — «старца» Артемия Пустынника.

Личность это была примечательная. Сперва он подвизался в Псковско-Печерском монастыре. Специально отправился в Ливонию, чтобы узнать о протестантских учениях, и как свидетельствовали современники, «и тамо веру их восхвалил» [248]. Вернувшись в Псков, он «недобро» толковал Священное Писание [249], и его обвинили в «Люторских расколах» [250]. Но Артемий ушел из Пскова в заволжские скиты, где хоронилась ересь жидовствующих. Поселился в Порфирьевом монастыре. Соблазнил здешних монахов, у него появились ученики — Феодосий Косой, Порфирий, Савва Шах, Иоасаф Белобаев. О нем пошла слава «старца», чуть ли не пророка, «всеми людьми видим бысть, и ближними, и дальними» [251]. Сильвестр, как выяснилось, поддерживал с ним связи. В 1550 г. вызвал его из «пустыней», представил царю. Причем было уже известно, что Артемия по протекции Сильвестра прочат на почетнейший пост, игуменом Троице-Сергиева монастыря! Первого по рангу в России! Из настоятелей этого монастыря открывалась дорога даже к митрополичьему престолу. А Ивану Васильевичу «старец» принялся втолковывать то же самое — необходимо конфисковать церковные и монастырские земли.

Но не сложил оружия и Макарий. Видимо, он не представлял со всей полнотой, какого рода советники присосались к Ивану Васильевичу. Но явно не идеализировал их, как молодой государь. Догадывался о плетущихся интригах. Митрополит повел собственную борьбу за царя. В конце 1549 — начале 1550 г. он добился назначения настоятелем Благовещенского собора близкого себе священника Андрея (позже, в монашестве, Афанасия), перевел его из Переславля-Залесского [252]. Между прочим, митрополиту для этого опять пришлось воспользоваться отсутствием царя, казанским походом. Чтобы Сильвестр через Ивана Васильевича не сорвал назначение.

Но теперь Андрей получил официальный ранг царского духовника. Через него можно было как-то удерживать государя от опрометчивых шагов. Хотя фактически духовников стало два — законный и теневой. А Сильвестра в это же время,