Чаша судьбы - Алан Григорьев

мяса. Так что нет в твоей беде моей вины. А если твои воины нападут на моих, то это ты нарушишь закон.

Королева Лета скрипнула зубами, повелела своей свите вложить мечи в ножны и ушла, больше не сказав ни слова.

Но Оона злорадствовала недолго — с ней самой то и дело начали приключаться всякие несчастья. Так её королевство было завоёвано соседом, любимый муж погиб в битве, и ей самой пришлось на многие годы позабыть о роскоши, пирах и охотах. Видно, судьба прогневалась на неё за Морторха.

В то же время Медб становилась всё могущественнее, Благой двор процветал, поля приносили богатый урожай дважды, а то и трижды в год, чудесные животные и птицы плодились в лесах, вода в ручьях была чистой, как слеза младенца. Вот только наследников у королевы Лета так и не случилось.

— Всему своё время, — смеясь, говорила она. — Я ещё молода, полна сил и не собираюсь уходить в Аннуин. А может, и вообще никогда не уйду.

Но в её зелёных глазах нет-нет да мелькала печаль. И Оону она так и не простила.

Судьба же, очевидно, решив, что уже достаточно наказала королеву Осени, сменила гнев на милость: Оона вновь вышла замуж — да не за кого-нибудь, а за самого Финварру, короля Неблагого двора, — и родила ещё двух чудесных сыновей-близнецов.

О, как завидовала ей Медб! Ведь теперь они были равны почти во всём, кроме одного… Королева Лета утешалась лишь тем, что она-то правила сама, а Оона была королевой сначала при муже, а после — при сыновьях. Госпожа Осень жаждала власти, но так и не смогла её получить.

О, как долго Медб вынашивала свою месть! Она дождалась, пока сын Ооны — король Браннан — женится на прекрасной, но незрячей весенней деве Олнуэн и та понесёт от него дитя, после чего выкрала бедняжку Олнуэн.

— Отдай мне своего ребёнка, — сказала ей Медб. — И я смогу сделать так, чтобы ты снова прозрела.

И весенняя дева с радостью согласилась, ибо не мил ей был муж, а ещё больше была не мила его дражайшая матушка.

Прознав о том, королева Оона в ярости пришла к своему сыну и молвила так:

— Мы не можем допустить, чтобы кровь от нашей крови растила и воспитывала проклятая Медб! Собирай войска, сын мой. Завтра же мы идём войной на Благой двор, чтобы вернуть домой Олнуэн и твоё ещё не рождённое дитя.

— Не бывать тому! — покачал головой Браннан. — Ибо ныне дурное время для войны.

— Для войны нет доброго и дурного времени, любое подходит, — сказала Оона, и её жёлтые, как осенняя листва, глаза загорелись злым огнём. — Я твоя мать, Браннан. Я старше и мудрее тебя. Сделай так, как я велю.

Но король не отступил:

— Нет. Ибо дал я клятву, что в ближайшие семь лет не начну войны с Благим двором, пока не родится и не подрастёт мой ребёнок.

Тогда Оона топнула ногой:

— Ах ты глупец! Выходит, обдурила тебя проклятая Медб! Но я знаю, выход есть: давай нападём на земли смертных, захватим людские королевства. Эльфам Благого двора придётся вмешаться, они вступят в войну, и ты не нарушишь слово.

— Что ты такое говоришь, матушка?! — изумился Браннан. — Разве не помнишь ты о пророчестве, которое гласит: в противостоянии Благого и Неблагого дворов победит тот, на чью сторону встанут смертные. Нельзя нам нападать на них, а, напротив, стоит заручиться поддержкой короля людей. Но увы, это не так-то просто — он ведь тоже знает об этом пророчестве и очень осторожен в союзах.

— Трижды я просила тебя вступиться за честь нашего рода. Что ж, больше просить не буду. — С этими словами Оона развернулась и ушла, гордо подняв голову.

А на следующее утро король Браннан не проснулся. Стены в его покоях покрылись инеем, на полу выпал снег, и даже волшебные огоньки, освещавшие комнату, превратились в сияющие льдинки. Тело короля тоже покрылось толстой коркой льда, кожа посинела, тёмные глаза застыли, словно у мертвеца. И лишь если приложить ухо к его груди, то можно было услышать, как где-то внутри, глубоко подо льдом ещё бьётся его живое сердце.

Вдруг со всех сторон света налетели дрозды, галки, грачи и вороны, и принялись клевать нетающий лёд. Тогда Оона велела своему старшему сыну принцу Эйвеону поставить в покоях Браннана воинов, которые будут стучать мечами о щиты и отгонять докучливых чернопёрых птиц. Так он и сделал, но всё-таки прежде спросил:

— Что ты задумала, матушка?

Оона ответила ему, не таясь:

— Отныне только я буду править Неблагим двором.

— Будь по-твоему, — поклонился ей старший сын. — Но скажи, почему вдруг в наш дворец пришла зима? Ведь никогда прежде здесь не бывало таких холодов.

И призналась королева Осени:

— Я никогда бы не справилась с Браннаном сама — он слишком силён. Поэтому мне пришлось просить о помощи чародея Ледяное Сердце. Ночью я провела его в покои твоего единоутробного брата, и чародей сделал то, что я просила. Теперь мы должны ему услугу.

— Какую же услугу, матушка? — забеспокоился принц Эйвеон, но Оона развеяла его тревоги:

— О, сущие пустяки! Мы тайно отправим наших воинов на север — в помощь чародею Ледяное Сердце. Он желает отвоевать себе северный край и править там, ибо негоже достойному эльфу не иметь своей земли. Только смотри: никто не должен узнать, что мы его союзники.

И принц Эйвеон кивнул, соглашаясь. В следующую же ночь он велел своим верным воинам отправиться на север — одни говорят, чтобы помочь чародею Ледяное Сердце, другие — чтобы извести его. А правды не знает никто.

Сам же Эйвеон тайком отправился в Благой двор, подстерёг у озера весеннюю деву Олнуэн, когда та пошла купаться, и увёз с собой. Вот только было поздно: Медб успела перенести дитя Олнуэн и Браннана в своё чрево, чтобы стать настоящей матерью.