Красный дворец - Джун Хёр

мне прощальным. — Я приняла решение, и может, для меня все кончится смертью, но я ни о чем не жалею и не буду жалеть. Береги себя, Хён-а.

— Пожалуйста…

В этот самый момент в камеру ворвался Оджин, схватил меня за руку и поднял на ноги. Мысленно я все еще стояла на коленях перед наставницей, телом же продиралась бок о бок с Оджином сквозь тени в узком бесконечном коридоре тюремного блока.

Мы вышли наружу через запасную дверь, и в лицо мне ударил свежий ветер. Быстро проскочив через двор и мимо кухни, мы спрятались в кладовой, как раз когда где-то вдалеке прогремел голос командира:

— Идиоты! Где эта медсестра, всюду сующая свой нос? — Его крику эхом вторил отрывистый собачий лай.

Командир искал меня. Я наблюдала за происходящим в дверную щель, и мое сердце колотилось с убийственной силой. Оджин стоял рядом. Его рука лежала на моем плече, и я чувствовала себя защищенной.

— Что она написала? — спросил он. — Медсестра Чонсу написала что-то у тебя на ладони.

Я перевернула руку и посмотрела на ладонь. На ней было написано, будто выгравировано: «Ён-даль».

— Ён-даль… — пробормотал Оджин. — Мне знакомо это имя.

— Кто это?

— Так зовут преступника, который в ночь резни совершил кражу со взломом. Полиции он хорошо знаком, — добавил он. — Когда его поймали в первый раз, то поставили клеймо на лицо, а во второй — отрезали нос. Какое-то время о нем ничего не было слышно, а несколько дней тому назад он проник на склад риса, принадлежащий одному знатному человеку, и украл два мешка. Я слышал, на этот раз его приговорят к смертной казни.

— А где он сейчас?

— Ему удалось бежать, но, насколько я знаю, его ранили… Подожди меня здесь, — сказал он. — Пойду найду рапорт и скоро вернусь.

И Оджин ушел. Я быстро переоделась в форму медсестры и положила жетон и футляр с иглами в карман фартука. А потом стала рассматривать имя, написанное кровью на моей ладони. Ён-даль. Значит, он — мелкий преступник, ворующий потому, что его семья голодает. Недаром бедняки говорят: чтобы прокормиться, нужно пойти на преступление.

Я ходила по темной кладовой, то попадая в свет факела, луч которого бил через щель в двери, то выходя из него. Теперь стало понятно, почему медсестра Чонсу отказалась назвать имя человека, который мог бы подтвердить ее алиби. Она сделала выбор между своей жизнью и жизнями семерых детей.

Поток моих мыслей прервали шаги за дверью. Это вернулся Оджин. Я пересекла кладовую — пол заскрипел у меня под ногами, — но как только дошла до входа, меня будто сковал зимний холод. В дверную щель были видны горящие факелы и собака, остановившаяся прямо у кладовой.

«Пожалуйста, уходи. Пожалуйста». Я, задержав дыхание, смотрела на собаку и жалела, что никак не могу заставить ее уйти. А собака, повертев носом в воздухе, принюхалась, и я внезапно поняла, что зря я встала так близко к двери. Надо было спрятаться в дальнем углу.

Собака гавкнула.

Сердце колотилось у меня в ушах, потому что рядом с дверью сгрудились полицейские. Я сделала шаг назад, но ноги у меня подогнулись, и я рухнула на пол как раз в тот момент, когда дверь распахнулась.

Я увидела командира Сона, двух полицейских и тамо Сульби.

— Это та самая крыса, что я ищу? — Губы командира Сона скривились от отвращения. Сульби же он сказал: — Дай мне личный жетон этой девицы.

С опущенной от стыда головой она посеменила ко мне и, вытянув руки, попросила:

— Пожалуйста, ыйнё-ним.

Я не могла пошевелиться — мои руки застыли.

— Пожалуйста, — повторила Сульби, в ее голосе прозвучала мольба о прощении.

Я, чувствуя озноб и слабость, сунула дрожащую руку в карман и достала и жетон, и футляр с иглами. Но футляр выпал из моей ладони рук на пол, когда я протянула Сульби жетон. Ледяной взгляд командира скользнул по буквам, высеченным на дереве, а когда он поднял глаза, у меня появилось такое чувство, будто к моему сердцу приставили острое лезвие.

— Пэк-хён, простолюдинка. — Он швырнул жетон к моим ногам. — Ты — незаконнорожденная дочь его сиятельства Сина. А я всегда говорил, незаконнорожденные сожгут наше королевство дотла — настолько они строптивы и непокорны. Немедленно убирайся отсюда и перестань устраивать вселенский беспорядок.

Он отпустил меня? Нужно было как можно скорее исчезнуть с глаз его долой, но вместо этого я поклонилась, спокойно убрала жетон в карман и вышла наружу, мимо командира, скрытого от меня в тенях.

— Сообщите его светлости, что его ублюдочная дочь проникла в отделение полиции.

У меня перехватило дыхание, я замедлилась. С распахнутыми глазами я повернулась к командиру.

— Пожалуйста, — прошептала я — не говорите ничего отцу.

Он сложил руки на груди.

— Почему? Ты пожалела вдруг о том, что натворила? — Повисла долгая пауза, и, должно быть, разглядев страх у меня на лице, он с мрачным блеском в глазах сказал: — Давай тогда заключим сделку. Я намереваюсь подать прошение об отставке молодого инспектора, и если ты поможешь мне — если расскажешь все, что знаешь о его тайном расследовании против наследного принца, — я прощу тебе твой проступок.

Я сжала деревянный жетон так, что ногти впились мне в ладонь. Слишком многое я видела за последнюю неделю, слишком многое узнала, чтобы теперь предать Оджина. Поэтому я твердо заявила:

— Понятия не имею, о чем вы говорите, господин.

— Упряма, как и он, — буркнул командир Сон и обратился к Сульби: — Отведи ее в тюремный блок и сделай так, чтобы инспектор Со не узнал об этом. — А затем повернулся ко мне: — Если твой отец не явится за тобой, я буду держать тебя в заключении до тех пор, пока не истекут положенные медсестре Чонсу десять дней. У меня и без тебя дел по горло.

«Десять дней?..» Я беспомощно смотрела на него, сердце стучало у меня в горле.

Он заметил стоявший в моих глазах вопрос, и его губы растянулись в жестокой улыбке:

— Таков закон: приговор должен быть вынесен в течение десяти дней пыток. И я намереваюсь обвинить медсестру Чонсу в учиненной в Хёминсо резне.

До меня не сразу дошел смысл его слов. А когда это произошло, я почувствовала себя так, будто проглотила огромную ледышку. У меня осталось всего десять дней на то, чтобы спасти медсестру Чонсу от казни.

И один из них почти истек.

13

Я закрыла глаза и снова открыла их — дверь камеры передо мной по-прежнему была