Перуну слава! Коловрат против звезды - Лев Прозоров

– …Это слово Высокой Тьмы Куэрчи Чур… Слово Высокой Тьмы Кабукшин Йула… – эхом отозвались бородачи.

– Послам великого ябгу Святослава дадут место у очага, пока они пожелают, и будут они среди сынов Бече как родичи, – завершил речь молодой степняк.

Тут же из теней в углах шатра выдвинулись два полуголых существа в штанах, со свисающими до пояса косами, с полными блюдами неизменного печенежского проса в тонких руках. Верещага сперва в полумраке шатра принял их за мальчишек, и только когда они подошли едва ли не вплотную, к тихому своему переполоху обнаружил у «мальчишек» упругие, покачивающиеся на ходу груди.

Ведь знал же, что степные девки в штанах ходят…

Дальше было пуще – печенежские девки, набрав – без рук – полный рот проса каждая со своего блюда, подошли к послам и, нимало не меняя выражения непроницаемых лиц, прильнули к губам Бояна и его ученика, но не в поцелуе, а перетолкнули еду изо рта в рот.

В голове у Вольгостя всё взвилось огненной пургой, уши и щёки заполыхали. А девчонка уже тянула его к занавеске за краем светильников.

«Вот я ещё со степнячками не кувыркался», – сердито бормотал Верещага про себя, чувствуя, как его тянут на спальную кошму, и выдворяя из головы непрошеные мысли, что печенежки-то, не в пример плосколицым бабам коганых, очень даже ничего… и пахнут совсем не противно… и… «И устал я зверски, – подумал он, чувствуя, как тонкие руки обвивают его шею. – Хотя пахнут да, хор…»

И тут ученик Бояна уснул на середине слова.

Ночь он проспал глухо, как колода, вовсе без сновидений – да оно и к лучшему. Явись ему во сне волк, в которого перекинулся Куря, да хоть и безумный взгляд и кривая злобная ухмылка степного волхва до их с Вещим кудесничьего поединка – поднял бы воплем на ноги всё кочевье.

Наутро он осторожно расцепил на шее тонкие, но сильные медно-красные руки сопящей ему в ухо девчонки – на худеньком девичьем плече чернел олень с красивыми ветвистыми рогами – и выбрался из шатра.

Снаружи было зябко, ото рта шёл серебристый парок. Внезапно припомнилось всё, что он слышал про ночёвки в кочевничьих жилищах, – и руки сами собой поползли под шапку и за пазуху.

– Чего ищешься, юнак? – весело окликнул от дымящейся кабицы Боян. Рядом с ним сидел – без волчьей шкуры Вольгость не враз узнал – кудесник Куркуте, казавшийся сейчас, при свете утра, совсем не страшным седобородым старичком в долгополом кожухе и островерхой шапке-клобуке. – Ты ж не у коганых в веже спал. Вот там да – тебя, чем к людям подпускать, надо было б в баню, да перед баней-то головнёю покатить, да одежку старую всю в печь. А тут всё на три ряда нужными травками прокурено, как-никак гостевой шатёр Высокой Тьмы печенежской…

Вольгость тихонько хмыкнул, но более явно недоверие к словам наставника показать не решился.

По соседству двое печенегов по очереди перекладывали разноцветные камушки в трёх рядах ямок в земле. За этим важным делом наблюдало ещё с полдюжины – мальчишек всех возрастов, от едва вставших на но… хотя здесь, скорее всего, едва севших на коня, до подумывающих о первых кожах с вражьих голов. Тут же печенежко лет десяти, высунув язык от усердия, мял хребет жеребенку – лечил так, что ли… у жеребячьего костоправа зритель был, если считать без Вольгостя, один – здоровенная белая с рыжими пятнами круглоголовая псина, выглядевшая покрупней жеребёнка. Она тоже вывалила язык из пасти.

Куря, тем временем, перемолвился парой слов с Бояном, встал и зашагал куда-то по кочевью, нимало не напоминая ни свой первый жутковатый облик, ни немощного старика, каким предстал после поединка с Вещим. Оборотень степной…

– Ну спрашивай, юнак. Спрашивай… – хмыкнул Боян, глядя в огонь. – Я ж тебе разрешил ещё вчера говорить.

Верещага чуть не ляпнул, что разрешил-то ему наставник до порога шатра, но вовремя прикусил язык – если уж учитель считает, что разрешил, то ему виднее, и не ученику на это возражать.

И вообще, они же из шатра вышли? Вышли. Выходит, разрешение снова в силе.

– А ты, Вещий, с этим Кур… Курей… вроде друзья, что ли? – отвыкший от разговоров язык ворочался неуклюже. Аж своим же ушам слушать больно было.

– Вроде, юнак… хорошее слово – вроде. Вроде друзья – насколько у печенежского кудесника могут друзья быть, особенно из «ковырятелей земли» и «обитателей нор».

Последние слова гусляр произнёс на печенежском.

– То есть, – со странной смесью облегчения и разочарования спросил Вольгость, – вы с ним дрались не взаправду, потехи ради? Ну, как наши меж собою?

Боян поглядел на ученика, как на безголового.

– Потехи… юнак, если б могло статься так, чтоб я Куркуте проиграл – мы б с тобою сейчас о смерти, как о благе великом, мечтали. Видел, что у него на кожухе?

– Шкура с голов ободранная с волоснёй. Как у всех печенегов…

– Э нет, юнак, не как у всех… простой печенег просто победу свою так знаменует. А кудесник степной из той «волосни» аркан сплетёт, на душу отходящую вражью накинет – и в рабство себе посмертное утянет. Так и будешь до скончанья мира на посылках у него да его наследников, а не случится наследников – в мелкую нечисть степную изродишься, станешь в дымоходах выть, ягнят хворями мучить да степнячкам дурные сны нашёптывать. Понял теперь, отчего я говорю, что простая смерть нам бы с тобою за благо сталась?

Вольгость, сглотнув, кивнул.

Не без труда приступил к новому вопросу.

– А вот как вы бились – оно было? или морока одна? Там же шатёр был – а вы орлами в небо, и полога не видать было.

– Было, конечно, юнак, – Боян поглядел укоризненно. – Просто кудесники-то ежели не совсем в мире духов, так на границе его бьются. Вот и увиделось так.

– Так оно увиделось или было? – не унимался Вольгость.

– Вольгость, – свёл клочковатые брови старый волхв. – Ты вервь переменить решил, в волхвы податься, коли тебе так надо на это ответ знать?

– Упаси Боги! – с огромным чувством ответил Вольгость, перед которым пронеслось в этот миг всё, чего он насмотрелся за время своей с наставником поездки в Дикое Поле – от невесть откуда налетевших и невесть куда пропавших птиц на медоваровом возу и до недавнего поединка учителя и печенежского ведуна. – Учитель, может, я лучше с ордой-другой подерусь, а?

– Дерись, юнак, отчего нет, – рассмеялся Боян.

– Вэх, а я тебя знаю, бледнокожий! – раздалось над головами послов великого князя. – Это ты с послом приехал? Неужели посол взял к нашим ябгу поротого?

Вольгость поглядел наверх – и заулыбался, широко и радостно.

Рядом на приплясывающем жеребчике восседал, подобрав под себя одну ногу, задиристый сопляк, приходившийся бию-толмачу Яналу вроде бы сыном. Как там его звали? Тонузоба вроде…

Ну вот и свели милостивые Боги… да ещё и не в то время, когда учитель велит молчать.