Богиня прайм-тайма - Татьяна Устинова

С каждым толчком машины становилось все невыносимей иневыносимей, а потом вдруг как будто кто-то сказал внутри ее головы:

– Нет. Не может быть.

Голова моталась, стукалась то в дверь, то в переднее кресло,а внутри нее кто-то чужой бормотал непрерывно:

– Нет. Нет. Не может быть, что все это происходит со мной.

Это не меня бородатые люди с автоматами везут куда-то, иясно, что везут убивать. Всех убивают, и меня тоже убьют. Они больше ничего неумеют. Они родились только для того, чтобы умереть, захватив с собой ещенесколько жизней. Или несколько десятков жизней. Или сотен.

Не может быть, что это случилось со мной, так не бывает.Ведь у меня броня. Страховка. Редакционное удостоверение на шее –ламинированный кусочек картона. Я ни в чем перед ними не виновата, я простожурналист. Свобода слова. Первая поправка.

Кому в этих горах нужна свобода слова и первая поправка?!

Слезы лились, капали с носа, а вытереть их было нечем. Онискатывались на грубую ткань грязного мешка, который, наверное, совсем промок.

Как они станут убивать меня? Долго? С наслаждением? Или быстрои просто? А вдруг не убьют сразу?!

Что будет со мной, если не сразу?! Что они успеют сделать смоим телом и моей душой до того, как убьют меня?!

Или у меня больше нет ничего своего – ни души, ни тела, – ия просто субстанция, биомасса, мешок костей и мяса?!

Машина тряслась, голова колотилась в переднее кресло, слезылились без остановки.

Ольга знала, что ее жизнь кончилась, как если бы кто-то изних сказал ей об этом. Ей только хотелось, чтобы она на самом деле кончиласьпобыстрее, и еще ей казалось, что это время, пока она еще не умерла, но и вживых ее тоже больше нет, дано ей для того, чтобы проститься.

С Алешей, с мамой, с собакой Димкой, приблудившейся прошлойзимой, и она очень сердилась на себя за то, что попрощаться никак не может, чтоей мешает эта подлая боль в спине, и скрученные сзади руки, и унизительнаяпоза, и то, что нос распух, чешется, и трудно дышать!..

Потом машина остановилась, и она, сжавшись, насколько могла,стала ждать, когда ее начнут убивать, и молилась, и надеялась на то, что этобудет быстро, лучше всего прямо сейчас, и нос чесался невыносимо!..

Ее вышвырнули из машины, подняв за воротник и ремень, каковцу, она упала на камни, взвыла от боли, и ее в первый раз ударили – она непоняла чем, – в спину, и как-то так, что в глазах все стало ослепительно белым,а в ушах звук осел и замедлился, словно кассета закрутилась на пониженныхоборотах.

После этого у нее еще долго была какая-то странная вязкостьв ушах.

Опять тычок, и ее сильно ухватили за мешок. Она захрипела иподнялась с колен. Куда-то ее вели, но она плохо понимала, долго ли ведут икуда поворачивают, потом короткий каменный грохот, еще один удар в спину, но нетакой сильный, мешок с головы сильно дернули, кажется, вместе с волосами, и онаполетела вниз, на холодный бетонный пол.

Нет. Не может быть.

Неужели все это на самом деле произошло со мной?

Но вот пол – бетонный. Вот стены – ледяные. Вот раскладушка– ржавые зубы пружин давно прогрызли побелевший от времени советский брезент.

Холодно, холодно так, что вокруг рта стынет дыхание. Оченьболит спина и на кистях рук сильно содрана кожа.

Значит, это я? Значит, все это происходит сейчас со мной?!

Она даже не сразу сообразила, что парней, которых захватиливместе с ней, здесь нет и в машине не было, что она почему-то одна, совсемодна, как припомнившаяся ей давеча обезьяна в клетке.

Ольга думать не могла о том, что уже случилось с ними.

И не думать тоже не могла.

Почему-то она совсем не надеялась на то, что кто-то спасетее. Наверное, было бы хуже, если бы вместе с ней оказался Ники. Ей пришлось бынадеяться на него, потому что она привыкла к этому, а что он мог сделать!..

Потом она рассердилась на него за то, что он остался на томблокпосте, цел и невредим, а она здесь, в этом ледяном кошмаре, и это так неправильно и несправедливо!

Он не смел так поступить с ней, бросить ее одну, когда ейбольно и страшно, и оставить ее умирать, и еще даже неизвестно, умрет ли онасразу!

Господи, если мне суждено это, пусть все произойдет быстро!Пожалуйста. Ты же меня знаешь, я ничего не вынесу, если долго. Я просто невынесу. Так что ты возьми меня побыстрее, господи, прошу тебя, если можешь, топрямо сейчас, с этого холодного бетонного пола.

И она села, и стала ждать, и это длилось довольно долго, апотом встала и начала ходить, потому что сидеть дальше стало невозможно.

Потом она легла и, кажется, уснула, но разве можно уснуть вбетонном подвале с единственной лампочкой, на раскладушке, где есть толькоалюминиевые дуги, а брезент давно сгнил, и ржавые оскаленные пружины впиваютсяв бока?!

Ей снился сон, в котором все было – дом в Кратове, оченьстарый и очень неудобный, которым Бахрушин тем не менее гордился. Дом строилиего бабушка и дедушка в сороковых годах. Тогда даже академикам и профессорамстроить было особенно не из чего и не на что, и дом получился не очень. Он оказалсявытянут в одну сторону и как-то нелепо приплюснут с другой, и единственное, чтобыло хорошо в нем, – это терраса с окнами от пола до потолка, с бревенчатойстеной, с самоваром на скатерти, со старинным блюдом, в которое каждое летовыкладывали белый налив – по яблочку.

Осенью, когда потихоньку осыпались листья со старых яблонь,на этой террасе становилось особенно просторно, светло, и деревом пахло как-тогрустно, будто прощально. И антоновка в деревянном ларе лежала холодная,плотная, желтая, налитая острым соком. Ольга до самых холодов пила на этойтеррасе чай, грела руки о чашку, и самовар шумел, и листья летели за высокимиокнами.

Еще в ее сне был Бахрушин, который приходил к ней натеррасу, приносил плед и неловко накрывал ее – он вообще ухаживал за ней как-тонеуклюже. Если она работала, он, посидев немного, вставал и уходил, а еслиДумала, приваливался к ней боком и сопел успокоительно, как приблудная собакаДимка, когда набегается по холоду и вернется в дом, к теплу и покою.

Было деревце, дрожавшее у забора и ронявшее листья на траву.Были под сосной деревянные качели на длинных палках – рассказывали, что этикачели когда-то повесил Вертинский, потому что его дочери дружили с матерьюБахрушина, а их участок находился как раз через забор. Еще рассказывали, что всоседней даче, за другим забором, обитает привидение, потому что девица, дочкахозяйки, была влюблена в Шаляпина и однажды после его концерта с горя утопиласьв пруду.