Супербомба для супердержавы. Тайны создания термоядерного оружия - Владимир Губарев

— Комбинат все-таки в лидерах сейчас? Я имею в виду отработанное топливо?

— В научно-техническом плане, по технологиям переработки топлива — да. Если брать за основу промышленную переработку, то завод РТ-1 на «Маяке» идет впереди, так как там речь идет о больших объемах.

— Мне говорили, что «Гора» — живое существо. Это образ или вы так же считаете?

— Представьте: объем выработок сравним с Московским метрополитеном 64-го года. В «Горе» есть не только тоннель для движения транспорта, но и выработки для размещения заводов, а это очень большие объемы. Естественно, что горная масса стремится сжаться, и поэтому на комбинате есть целая лаборатория — 22 человека, которые контролируют дыхание «Горы». Внутри есть целая система перегородок, геологи так проектировали, чтобы были технические блокировки, которые исключили бы сжатие, а следовательно, и схлопывание. Сегодня «Гора» представляет собой сложное инженерно-техническое сооружение, которое обеспечивает столь своеобразную жизнь предприятия. Так что «Гора» дышит, все перемещения контролируем, отслеживаем и, что самое главное, управляем ими.

— Некоторые производства из «Горы» убраны. Значит, надо ее заполнять. Насколько она нынче, образно говоря, «пуста»?

— Скажу еще об одном преимуществе «Горы», о котором мы не упомянули. Нашу беседу мы начали с остановки реактора. Аналогичные аппараты прекратили свою работу и на «Маяке», и на Сибирском химическом комбинате. Все они находятся на поверхности или слегка заглублены. Сегодня технология демонтажа включает полную разборку зданий, самого реактора, ряда конструкций и захоронение их в специальном могильнике. Это сложнейшая инженерно-техническая задача, потому что надо компактно обеспечить извлечение, демонтаж всех конструкций, упаковывание материалов, строительство нового хранилища и размещение там всего этого «хозяйства». Мы предложили иную концепцию, и сегодня она принята как самая безопасная и эффективная. Реактор захоранивается на месте, то есть не надо его демонтировать. Он находится внутри мощной гранитной выработки — зачем его извлекать? Зачем его переупаковывать? И где строить новое хранилище? Опять-таки его лучше всего сделать в горе. То есть разумный подход к проблеме: провести захоронение на месте. Сегодня эта концепция принята, и другие комбинаты рассматривают у себя, как лучше ее применить.

— Сейчас у нас 2012 год. Представим, что мы беседуем в 2062-м году… Что здесь будет?

— Я уверен, что комбинат будет существовать, так как полураспад плутония без малого тридцать тысяч лет. Нужны будут профессионалы, способные квалифицированно, грамотно и безопасно работать с этим весьма серьезным материалом. Это аксиома. Другое дело, каким комбинат будет… Когда руководство Минатома меня сюда направляло, то была поставлена четкая задача: разобраться со всем, что здесь есть, и определить, что делать в будущем. Реакторы останавливались, радиохимия сокращалась, существовало только «мокрое» хранилище, которое было близко к заполнению. Стоял вопрос: или повесить большой амбарный замок на комбинат, сохранив только ту часть, которая касается хранения материалов, и приступить к выводу из эксплуатации основного производства или дать новую жизнь комбинату. К счастью, руководство отрасли выбрало второй вариант, и сегодня мы являемся единственным предприятием, которое должно обеспечить замкнутый топливный цикл. Мы ввели в строй «сухое» хранилище. По оценкам американцев, оно самое современное в мире. И теперь они выбрали ту же концепцию. Я уверен, что задачу замыкания ядерного топлива мы решим. Плюс к этому — раз уж мы говорим о 2062-м годе — я добавил бы сюда реактор на быстрых нейтронах, потому что его топливо все равно должно идти на радиохимическую переработку. Да, технология будет несколько отличаться от нынешней, но принцип переработки останется. Ее тоже нужно отрабатывать, и хорошо это делать на одной площадке, которой и станет Горно-химический комбинат. Итак, мы здесь имели бы замкнутый ядерно-топливный комплекс. Сегодня уже есть проект БН-1200. Это самая передовая машина в атомной энергетике, и я считаю, что пора уже приступать к его проектированию и размещению здесь.

— Я обязательно должен прояснить один вопрос. Было мнение, что судьбу вашего комбината решили американцы. Мол, они потребовали прекратить производство плутония и тем самым «обезоружили Россию». И остановка трех реакторов здесь, попытка ликвидации радиохимии — все это происки американцев и уступки Ельцина и его команды. Так ли это?

— Все происходило на моих глазах, я работал тогда на Сибирском комбинате. Давление, конечно, было. Понятно, что сильная Россия никому не нужна. Однако количество плутония было наработано большое, вполне достаточное. Это раз. И, во-вторых, проточные реакторы с точки зрения экологии несовершенны. Поэтому остановка таких реакторов обоснованна. Теперь судьба энергетического реактора АДЭ-2. Он проработал столько, сколько необходимо. Более того, он пока не выведен из эксплуатации. В лицензии написано «эксплуатация в режиме длительного останова». Если потребуется, то в любой момент реактор АДЭ-2 может быть введен в строй. В аналогичной ситуации реакторы АДЭ-4 и АДЭ-5 на Сибирском химкомбинате. Так что говорить о том, что реакторы были остановлены под давлением американцев, неверно. Это заблуждение.

— И еще один вопрос. вы родились в 1960 году. Я работал тогда в «Комсомольской правде», и принимал участие в дискуссии «физики или лирики?». Тогда победили «физики». А сейчас?

— Думаю, что и тогда не было побежденных. Точнее, надо сказать, что победителями являются и те и другие одновременно. Мечта имеет свойство материализоваться, а лирики учат физиков мечтать.

— Теперь мне понятно, почему вы так трепетно относитесь к творчеству Виктора Астафьева.

— К сожалению, мне не довелось встречаться с ним, но его книгами я зачитываюсь…

К нашей беседе и моей еще одной встрече с Виктором Астафьевым следует добавить факт из его жизни и биографии Горно-химического комбината. Во время дискуссии и борьбы вокруг завоза в Россию отработанного ядерного топлива и переработки его на комбинате писатель выступил публично против этого. Он как бы стал во главе антиядерного движения. По крайней мере, его именем активно пользовались противники развития атомной энергетики.

Писателя пригласили на комбинат, чтобы он посмотрел, как живут и работают здесь люди. А потом В.П. Астафьев директору комбината В.А. Лебедеву сказал: «Валерий Александрович, я извиняюсь. Я думал, что у вас, как и во всей России, бардак, а у вас порядок. Я был введен в заблуждение…»

К этому я могу добавить лишь одно: когда нужно помочь в издании книги, в поддержке мемориального музея В. Астафьева, в первую очередь обращаются его почитатели к атомщикам, и те, по возможности, приходят на помощь.

Мне кажется, это и есть финальная точка дискуссии «физиков» и «лириков».

Атомная бомба взорвана. Испытания прошли успешно.

Главные участники «Атомного проекта СССР» отмечены высшими наградами и премиями. Их поздравил сам Сталин.

Однако эйфории не было, так как взрыв 29 августа 1949 года показал, что мы отстаем от США катастрофически: к концу года у нас было всего пять бомб, а за океаном уже более сотни. И разрыв увеличивался, так как там мощные заводы продолжали нарабатывать плутоний и уран-235, а у нас реакторы «А» и «АВ» на Урале давали ядерных материалов слишком мало — по сотне граммов в день.