Одесская сага. Ноев ковчег - Юлия Артюхович (Верба)

– Он ушел.

– А ты?

– А сейчас моя очередь: ты Петьку на нож поставил?

– Пошла ты!

– Значит, все-таки ты…

– Ты его любила?

– Да, конечно… А ты Женьку?

– Не знаю, наверное… давно… – Борька запнулся. Уже не разберешь… Выпьем?

– Да!

– Это был не вопрос, а тост! Так нечестно.

Анька опрокинула стопку.

– Ладно, давай свой вопрос.

– А слабо поцеловать именинника?

– Да пошел ты!

Анька поднялась, пошатываясь, обошла стол, наклонилась к сидящему Боре и поцеловала его. Тот сидел не двигаясь, и только когда она медленно отстранилась, схватил ее за руки и притянул к себе…

– Ужас! Какой ужас! – Анька проснулась, но глаза не открывала: она переспала с Борей… И была не настолько пьяной, чтобы это можно было списать на алкоголь…

– Кошмар… Та-ак, – она старательно прикидывалась спящей и лихорадочно думала, что сейчас надо быстро встать и уехать. Красиво отшутиться не получится – не ее конек. Просто скажу: – Ну вот поздравила, и забудем. И уезжать срочно, и не возвращаться сюда никогда. Она даже забыла про золото под днищем. Выскользнула из-под одеяла.

– Ну куда босая! Пол холодный! Я тебе носочки несу! – Боря шел к кровати с парой вязаных носков и, опустившись на одно колено, бережно, как на ребенка, надел их на Анькины ледяные ступни.

– Почему они горячие?

– На печке согрел. И белье твое там лежит, чтобы в теплое оделась. Иди обратно под одеяло – я пока завтрак соберу. – Боря пригладил ее взлохмаченную голову. Анька дернулась. Он очень бережно прижал ее к себе:

– Ханочка моя… как же я долго тебя ждал.

– Боря, Борь, ты понимаешь… ну это неправильно. Ну ладно уже, хватит, – Анька осторожно пыталась высвободиться из ее рук.

– Я тебя люблю, – даже не прошептал, а выдохнул Борька Вайнштейн ей на ушко…

Московская «командировка» Косько затянулась на полгода. Без права переписки. В центральной школе ОГПУ (объединенного главного политического управления) НКВД программа была насыщенной. В восемь часов подъем, до четырех – сплошные занятия, обед, лабораторная и самостоятельная работа, и в полночь официальный отбой. Будущая элита получала не только знания, но и сытное питание и спецпайки, но отправить хоть часть домой было нельзя.

Помимо теории и лекций были ежедневные многочасовые практические занятия – от общей физподготовки, рукопашного боя и стрельб, где одесский курсант под именем Машинист легко давал фору необразованным, но идеологически подкованным бывшим батракам – до верховой езды и даже… бальных танцев. С верховой ездой было совсем печально. Одно дело проехать шагом через двор на добром медленном и широком, как кресло, першероне биндюжника Гедали, а другое – с лету заскочить в седло и перемахнуть через препятствие на норовистом боевом коне. Ну а с танцами совсем не заладилось, особенно после того, как учитель пообещал самых бестолковых откомандировать в субботу в клуб при швейной фабрике на обязательную практику.

– Никак нет! – процедил Косько. – Не могу. Я женатый человек.

– А ты не женись! Просто ноги обтопчи – и назад, – хохотали курсанты.

Но в столицу из их закрытой школы они выезжали регулярно. Большинству предстояла оперативная работа. Время было неспокойное.

После вечерних рейдов и охраны крупных мероприятий курсантов направили на сборы в подмосковный лагерь «Динамо» в Мытищах. Это были бесконечные три недели. Первая – посвящена изучению военно- оперативной работы, топографии и военной техники, а затем участие в двухнедельной военной операции, организованной для каждой учебной группы. Глядя на реакцию и активность курсантов в поле, командиры, как театральные режиссеры, уже распределяли роли и записывали в личные дела те или иные качества. Тут уже было понятно, кто рвется в бой, а кто в командиры, кто будет собирать осторожно по краю, а кто предпочитает лобовую атаку и грубую силу. Петя попал в самую любимую категорию – «холодные головы»: он не прятался, но излишне и не рисковал. Придумывал дельные ходы, и главное – в военной технике и работе с ней ему не было равных. Этим тихим авторитетом он одного за одним выбил всех крикунов и возглавил свой отряд по инициативе остальных товарищей. Доверие оправдал, сохранил всех. И получил соответствующую характеристику: оперативная работа, для публичной политической карьеры не подходит, отличный рабочий руководитель на местах. Психически устойчив и готов к ведению ближнего боя и, что самое ценное и редкое, боя в ограниченном пространстве. Только Петя этого о себе не знал. И если первые два месяца прошли как в тумане, то чем ближе к концу курсов, тем сильнее он тосковал по семье, по Женьке и Нилочке.

К выпуску их, как и полагается, распределили на стажировку. Петька радовался возвращению в Одессу точно так же, как его земеля Мишка Каверзнев, которого оставили в НКВД Москвы и Московской области помощником уполномоченного. Для выпускников школы открывались просто невероятные перспективы – вплоть до поступления на курс красной профессуры.

Начальникам органов, в которые направлялись на стажировку слушатели ЦШ, предлагалось обеспечить новому оперативному пополнению максимальную поддержку, дать письменные отзывы о политических и деловых качествах слушателей, а после прохождения стажировки произвести назначение на соответствующие должности.

Василий Петрович, он же Ирод, заполучив обратно своего Машиниста, распорядился иначе.

– Хорошее вино должно минимум два года отыграть, – вздохнул он, выписывая Петру Косько направление обратно на железную дорогу. – Будем считать – ты пока агент под прикрытием.

Возвращение домой началось со скандала. Женька открыла дверь отъевшемуся и раздавшемуся в плечах от ежедневных тренировок Петьке и, поджав губы, прошипела:

– А чего сюда? Сразу к матушке своей идите! Вперед!

– Женя, ты с ума сошла? – опешил Петька.

– Папочка приехал! – рванулась из-за Женьки Нилочка. Женя поймала ее за ворот платья. – Папа сначала к бабушке Леле пойдет. Он ее больше нас любит. – И захлопнула дверь.

Петька стоял ничего не понимая – с полным вещмешком гостинцев, с чемоданом подарков… Потом он развернется и медленно пойдет по галерее в квартиру Гордеевой. На этом пути он представил себе все что угодно – что Женя нашла другого, что получила какую-то дезу от местного НКВД, например, что он ей изменял, чтобы Петька остался один и без привязке к семье мог выполнять долг перед Родиной, что… Что она его просто разлюбила навсегда за эти полгода…

Гордеева была дома и, поцеловав Петьку, сильно удивилась, что тот с вещами.

– Мама, что случилось? Меня Женька на порог не пустила… Ты в курсе почему?