Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

в городе жилось несладко. Белые бежали в пригороды, потому что не хотели, чтобы их дети ходили в школу вместе с маленькими Хосе и Жакитами. Так что, когда ударил кризис, здесь людям жилось раза в два тяжелее, чем везде. Но папа смог сохранить здания, даже когда налоги на недвижимость чуть не съели нас заживо. Когда мне было четырнадцать, я чистила унитазы и таскала мебель. Жожо даже не представляет, насколько хорошо ей живется.

– Так зовут твою дочь? – спрашивает Падмини.

– Ну да. Сокращенно от Жозефины. Назвала ее в честь Бейкер. – Бруклин качает головой, затем улыбается. – Как бы там ни было, теперь оба здания стоят миллионы. – Она манит их за собой, чтобы показать дом. – Я едва успела сделать второй дом доступным для инвалида, прежде чем весь квартал объявили историческим памятником. И слава богу, а то я бы до сих пор воевала с городскими властями и оформляла документы. И мне все равно пришлось пообещать, что я не стану модернизировать этот дом, чтобы успокоить особо буйных.

– Неужели кто-то был недоволен тем, что ты сделала дом удобным для инвалида-колясочника?

Она фыркает.

– Добро пожаловать в Нью-Йорк. – Она обводит рукой просторную кухню, украшенную лепниной. – В общем, этот дом мы сдаем в аренду туристам, для дополнительного дохода. – Она весело качает головой. – «Исторический таунхаус! С видом на город! Винтажная атмосфера!» Бац – пять штук в месяц за одну квартиру, а во время особых мероприятий и праздников и того больше. Город все грозится отнять у нас дома, но папа называет их «Резервным пенсионным фондом Клайда Томасона».

Бруклин выделяет им каждому по маленькой аккуратной гостевой комнатке и заказывает на ужин китайскую еду. У Куинс с собой есть то, что приготовила Айшвария, но она съедает лишь немного жареного риса и охотно делится идли и ароматным карри из баранины. Ужин скромный и проходит тихо, за кухонным островком, но как же Мэнни рад тому, что они могут просто ненадолго расслабиться и насладиться едой.

Только его грызет совесть, ведь аватары Бронкса и Статен-Айленда сейчас где-то в городе, одни, возможно, напуганы и точно в опасности. И где-то под всеми ними – в метро, во тьме – аватар Нью-Йорка одиноко дремлет на груде мусора, а рядом с ним нет никого, кто мог бы его согреть и защитить.

«Но это ненадолго, – мысленно клянется Мэнни. – Я скоро найду тебя».

А потом… что ж. Мэнни приехал в Нью-Йорк, потому что больше не желал оставаться прежним. Город отнял у него имя и прошлое, но лишь потому, что он уже был готов отказаться от них. Возможно, ему не следует стыдиться того, что город стал претендовать и на все остальное, включая те части его личности, которые Мэнни считал сомнительными или отвратительными. Конечно же, Нью-Йорк найдет применение и им. Ни один город не может существовать без типов вроде него – особенно этот город, – и, возможно, ему пора смириться с этим.

И так ли уж ужасно быть ужасным, если ты ставишь свою чудовищность на службу городу?

Эта мысль внезапно успокаивает его. Когда Мэнни устраивается на ночь, то почти сразу же засыпает и видит восемь миллионов великолепно-безжалостных снов.

Интерлюдия

Едва Паулу вылезает из такси, он сразу же понимает, что перед ним. Многоквартирный дом непримечателен почти во всех отношениях, если не считать того, что он – самый куинсовский из всех зданий обширного боро, которые видел Паулу. Дом стал средоточием силы городского аватара.

Еще он ощущает покалывание – где-то поблизости поработал Враг, но почему-то, в отличие от Инвуда, эта брешь причинила меньше вреда. Паулу расплачивается с таксистом – а заплатить приходится солидно, поскольку он попросил водителя немного поездить по району, чтобы точно определить место, где была нарушена целостность пространства. Когда такси отъезжает, Паулу незаметно проскальзывает в узкий темный проход между каркасными домами и перепрыгивает через сетчатый забор, чтобы получше рассмотреть место происшествия. Старый пластиковый бассейн. От него исходит такой же едва ощутимый едкий запах, как и от заразы, поразившей монумент в Инвуде. Здесь аватару явно пришлось затратить уйму сил, чтобы удалить инфекцию решительно, точно и с такой хирургической эффективностью, что Паулу не может не восхититься. Кроме того, совсем рядом стоит дом-средоточие, и существуют, наверное, другие факторы, которые Паулу не в состоянии постичь, так что сюда вряд ли станут стекаться… паразиты.

Из дома доносится голос, что-то кому-то говорящий на китайском, и Паулу быстро уходит с заднего двора. Подойдя к четырехэтажке, он набирает номер самой верхней квартиры, намереваясь прозвонить их по очереди сверху вниз. Когда из домофона доносится женский голос, прерываемый помехами, он говорит:

– Мне нужен кто-нибудь, кто знает, что случилось с бассейном на заднем дворе в доме по соседству.

Повисает пауза. Затем голос снова неразборчиво произносит:

– [Помехи, помехи] из миграционной службы? Мы здесь на законных основаниях, и если какой-то [помехи] на нас накапал, то он может катиться к черту!

– Я определенно не из миграционной службы, не из полиции и не из какой-либо другой известной вам организации. – Паулу чуть отходит от двери назад, чтобы любой, кто смотрит в окно, мог хорошо рассмотреть его в свете уличных фонарей. Он видит кого-то у окна, но этот кто-то тут же исчезает, и Паулу не успевает его разглядеть. Возвращаясь к домофону, он размышляет, позвонить ему в ту же квартиру или этажом ниже. Затем из динамика снова доносится что-то невнятное, и входная дверь издает писк, впуская его внутрь.

На четвертом этаже приоткрывается дверь, и из-за нее выглядывает полноватая женщина лет сорока с небольшим, одетая в сари. Дверную цепочку она не снимает. Паулу видит за ней мужчину средних лет – тот воинственно хмурится, сжимая в кулаке бутылочку для кормления ребенка. Женщина тоже настроена недоброжелательно, но Паулу ее понимает. В большом городе не принято доверять незнакомцам.

Когда он доходит до верхней площадки лестницы, женщина пристально оглядывает его.

– В квартиру не пущу, – сразу же заявляет она.

– Я лишь хочу поговорить, – заверяет он. – А говорить я могу и отсюда.

Женщина становится чуть менее напряженной.

– Чего вы хотите? – раздраженно спрашивает она, говоря по-английски с акцентом. – Вы репортер? Я слышала, что кто-то упомянул о произошедшем в «Твиттере», но мне все равно с трудом верится, что вы пришли сюда из-за бассейна. Да еще и посреди ночи.

– Меня зовут Сан-Паулу, – говорит он, не ожидая, что она узнает его имя. Большинство американцев, с которыми он сталкивался, никогда даже не слышали о таком городе. Или считают, что он находится где-то в Калифорнии. – Я разыскиваю…

Женщина ахает, и он удивленно прерывается.

– Они говорили… Ого. Так вы настоящий?

Он приподнимает бровь.

– Да, самый настоящий. – Такой вопрос она могла задать лишь по одной причине. – Вы в последнее время замечали нечто ненастоящее?

Она пожимает плечами:

– Безумие. По всему городу. Но самое последнее случилось по соседству, вчера. Приходили другие люди, рассказывали безумные вещи. Они были… такие же, как вы. – Она прищуривается, глядя на Паулу так, как будто пытается разглядеть что-то, что не может сформулировать. – Даже не знаю.

– Что за люди?

– Первый… м-м-м… Мэнни? Так, кажется, его звали. С ним была Бруклин Томасон, она из городского совета. Оба высокие и чернокожие, мужчина со светлыми волосами, а женщина темноволосая. Они сказали, что наша Падмини стала Куинсом.

Итак, они начали находить друг друга даже без его помощи. Паулу не может сдержать улыбку.

– И они ушли? Вы не могли бы сказать куда?..

Она задумчиво склоняет голову набок, и ее взгляд внезапно становится пронзительным. Мужчина на заднем плане выходит вперед и останавливается прямо за ней. Стоят они почти одинаково: словно готовятся защищаться. Впрочем, главный здесь не мужчина, а женщина, и она говорит:

– А кто вы вообще такой, раз интересуетесь? Они говорили, что на них что-то охотится. Кто-то. Какая-то женщина.

По коже Паулу бегут мурашки, прямо как у камня в Инвуде и у подозрительного бассейна. Неужели Враг уже воссоздал предвестников? Складывается впечатление, будто битва во время рождения ничуть ему не навредила.

– Так быть