Тайник - Элизабет Джордж

Нобби говорил горячо, не отставая от процессии, которая направлялась к западному крылу дома, Фрэнк посмотрел на него. Он ничего не ответил, хотя знал, что Нобби только этого и ждет. Его выдавала едва заметно поблескивающая верхняя губа.

Архитектор продолжат:

— Сплошные окна, Фрэнк. Как будто нам надо, чтобы из окон открывался вид на церковь Святого Спасителя или что-нибудь в этом роде. Вот если бы он сначала приехал и посмотрел местность, то не сделал бы ничего подобного. А зимой как отапливать помещение с такими высоченными окнами? Да тут на одном отоплении в трубу вылетишь, особенно если на закрывать музей на зиму, когда туристов нет. Я надеюсь, ты не хочешь, чтобы его открывали только в сезон? Если его строят не столько для туристов, сколько для острова, то надо, чтобы он был открыт и зимой, а не только в разгар сезона, когда кругом такие толпы, что никто из местных в него даже не сунется. Согласен?

Фрэнк понял, что придется ответить, так как молчать в данной ситуации было бы странно, поэтому он сказал:

— Смотри, Нобби, не суйся вперед батьки в пекло. Сейчас не время спешить.

— Но ты на моей стороне или нет? — спросил Нобби. — Ф-Фрэнк, ты ведь н-на моей стороне?

Неожиданно начавшееся заикание служило мерилом его волнения. То же было с ним в школе: когда его вызывали к доске, он так волновался, что не мог отвечать. Из-за этого Нобби всегда казался более ранимым, чем другие мальчики, что, с одной стороны, подкупало, а с другой — обрекало его говорить правду любой ценой, лишая возможности скрывать свои истинные чувства, как делали остальные.

Фрэнк ответил:

— Это не тот случай, когда надо говорить о врагах и союзниках, Нобби. Все эти дела, — и он кивнул на дом, словно имея в виду события, которые там произошли, решение, которое там было принято, и мечты, которые оно разрушило, — ко мне не имеют никакого отношения. Я никак не мог на них повлиять. По крайней мере, не в той степени, как тебе хотелось бы.

— Н-но он выбрал меня. Фрэнк, ты же знаешь, что он выбрал м-меня. Мой проект. Мой план. И с-с-слушай, я д-д-должен получить этот за-за-за-заказ.

Последнее слово он еле выговорил. Все его лицо блестело от усилий. Голос стал громким, и несколько плакальщиков с любопытством покосились на них по дороге к могиле.

Фрэнк вышел из процессии и потянул Нобби за собой. Гроб как раз несли мимо оранжереи в сад скульптур на северо-западной стороне дома. Фрэнк подумал, что место для могилы выбрано удачно: Ги будет покоиться в окружении работ художников, которым он покровительствовал при жизни.

Не снимая руки с плеча Нобби, Фрэнк повел его вокруг оранжереи, подальше от глаз тех, кто направлялся на похороны.

— Еще рано об этом говорить, — сказал он своему бывшему ученику. — Если в его завещании никаких отчислений не окажется, тогда…

— И-имени архитектора в завещании не будет, — сказал Нобби. — В этом можешь быть уверен.

Он вытер лицо носовым платком и, казалось, почерпнул из него новые силы для контроля над речью.

— Будь у Ги достаточно времени, чтобы обдумать все как следует, он вернулся бы к гернсийскому плану, поверь мне, Фрэнк. Ты же знаешь, как предан он был нашему острову. Он просто не мог выбрать архитектора со стороны, это даже смешно. Со временем он сам это понял бы. Поэтому нам надо просто сесть и придумать внятную причину, почему мы должны поменять архитектора, а ведь это несложно, правда? Мне хватит десяти минут, чтобы посмотреть чертежи этого парня и сказать, чего он не учел. И окна еще не самый главный из всех его недочетов. Этот американец просто не понял сути, Фрэнк.

— Но Ги уже сделал выбор, — заметил Фрэнк. — Изменив его волю, мы нанесем оскорбление его памяти, Нобби. Подожди, ничего не говори. Послушай меня. Я знаю, что ты разочарован. Я знаю, что выбор Ги тебе не нравится. Но он его сделал, он имел на это право, и мы обязаны с ним смириться.

— Ги умер, — сказал Нобби, вколачивая каждый слог кулаком в ладонь, — Поэтому, независимо от того, что он решил, мы можем построить такой музей, какой считаем нужным. Такой, как нам подсказывает здравый смысл и чувство удобства. Это ведь твой проект, Фрэнк. И всегда был твоим. Все экспонаты у тебя. А Ги просто хотел построить для них дом.

Он был очень убедителен, несмотря на странный вид и манеру говорить. При других обстоятельствах Фрэнк, весьма возможно, разделил бы его точку зрения. Но обстоятельства сложились именно так, и надо было твердо стоять на своем. Иначе он сильно пожалеет.

И он сказал:

— Я не могу помочь тебе, Нобби. Мне очень жаль.

— Но ведь ты можешь поговорить с Рут. Тебя она послушает.

— Может быть, и так, но я просто не представляю, что Я ей скажу.

— Я тебя подготовлю. Придумаю тебе слова.

— Раз ты знаешь, что сказать, то и поговори с ней сам.

— Но меня она не послушает. По крайней мере, не так, как тебя.

Фрэнк протянул к нему руки ладонями кверху и сказал:

— Мне жаль, Нобби. Мне очень жаль. Что я еще могу сказать?

Расставшись с последней надеждой, Нобби стал похож на спущенный воздушный шар.

— Например, что ты попытаешься все изменить, настолько тебе жаль. Но наверное, я слишком много жду от тебя, Фрэнк.

«Скорее мало», — подумал Фрэнк.

Останься все по-прежнему, они не стояли бы сейчас здесь.

Сент-Джеймс видел, как от процессии, двигавшейся к могиле, отделились двое мужчин. Он заметил, какой напряженный был у них разговор, и решил обязательно выяснить, кто они такие. Но позже.

Дебора шагала рядом с ним. Ее молчание показывало, что она все еще дуется из-за разговора за завтраком — бессмысленного спора, лишь один участник которого понимал, о чем идет речь. И это, к сожалению, был не он. Его замечание насчет того, что она мудро поступила, взяв на завтрак только грибы с томатами-гриль, побудило ее пересмотреть всю их совместную жизнь в целом. По крайней мере, к такому выводу он пришел, выслушав, как жена обвиняет его в том, что «ты вертишь мной, как захочешь, Саймон, словно я и шага сама сделать не могу. Я от этого устала. Я взрослая, и обращайся со мной, пожалуйста, как со взрослой».

Он, моргая, смотрел то на нее, то на меню и диву давался, как это разговор о протеине довел их до обвинений в бессердечном диктате.

— О чем ты говоришь, Дебора? — глупо спросил он.

И то, что он не понял ее логики, как раз и привело к катастрофе.

Хотя катастрофа существовала только в его воображении. С ее точки зрения, это был момент, когда давно подозреваемые, но доселе неосязаемые истины об их браке вдруг явились ее взору. Он надеялся, что по дороге на похороны или во время погребения она поделится с ним своими прозрениями. Но ничего подобного не случилось, и ему оставалось только надеяться, что по прошествии нескольких часов все между ними утрясется само собой.