Темные Дары. Книга. 2. Огненный город - Вик Джеймс

Но сейчас Мейлир мертв, а Дине Аби ничего не должна. И если Равная не готова ради Люка предать огласке преступление своего крестного отца, то Аби может сделать это без зазрения совести.

– Лорд Рикс.

Новость застала Файерса врасплох.

– Если он сочувствует нашему делу, он хорошо это скрывает. Да, припоминаю, я слышал, что он по некоторым вопросам имеет особое мнение. Например, у него репутация человека, который голосует против строгих условий содержания под стражей и особых методов допроса. Думаю, все просто решили, что он излишне чувствительный. А наследник Мейлир не высказывал предположение, почему лорд Рикс мог желать смерти лорду Джардину?

Что рассказал ей Мейлир тогда, в саду, несколько недель назад? Что лорд Рикс когда-то любил простую девушку, а лорд Джардин отправил ее в город рабов. Как странно, что одна-единственная подлость, случившаяся четверть века назад, породила тайную ненависть, которая выплеснулась только сейчас, привела к смене власти и сломала столько судеб простых людей?

– Он любил простолюдинку? – презрительно усмехнулся Файерс. – Разве? Ты же знаешь, Абигайл, что это за люди. Разве они могут полюбить кого-нибудь из нас?

– Эй! – крикнула Мидсаммер, она непринужденно устроилась в углу невзрачного потрепанного дивана, словно была обычным жителем Хакни, а не наследницей одной из старейших британских фамилий. – Ты же знаешь, что с любовью все не так просто. Человек может влюбиться вне зависимости от того, Равный он или простолюдин, мужчина или женщина. Что такое любовь? Это сила. Во время безвозмездной отработки девушка может думать, что она любит своего хозяина, но, пока служит, она не может свободно впустить любовь в свое сердце.

– Дженнер мне не хозяин! – почувствовав себя уязвленно, возмутилась Аби.

– Я вообще говорю, – резюмировала Мидсаммер. – Но если ты приняла это на свой счет, то вот вам и пример: Дженнер может быть лучшим из всех Равных, но он при всем при том остается одним из Джардинов. И если бы Джардины добились своей заветной цели, то мы бы все – и Равные, и простолюдины – безвозмездно работали исключительно на них.

Аби вознегодовала. Дженнер не такой. У него нет Дара, и он не может ее принудить делать что-то против ее воли.

И все же Мидсаммер была права. Аби испытывала раболепный страх, когда еще год назад зачитывалась романами, в которых горячие парни, владеющие Даром, заставляли простолюдинок беспрекословно им подчиняться. Но сейчас она знала, что стало с женой Собаки и матерью маленькой Либби. Знала, что можно сделать Даром, и это было не эротично, а жестоко и наводило ужас. То, как безвозмездная отработка коверкала человеческие отношения, было еще одной причиной ненавидеть Равных.

– Итак, что нужно сделать с информацией о лорде Риксе, – начал Файерс, дипломатично возвращая разговор в первоначальное русло. – Ее нужно вложить в правильное ухо. В последнее время я наблюдаю за наследницей Боудой. Светская львица. С огромным энтузиазмом посещает все светские мероприятия. В данный момент она считает Джардина своим союзником, и такая информация может быть для нее весьма ценной. Я знаю, что лорд Рикс ее крестный отец, но Боуда не тот человек, который будет держаться за человеческие привязанности, когда на кону ее восхождение на олимп власти. Если Боуда пойдет на конфронтацию с лордом Риксом и публично предъявит ему обвинения, тогда мы сможем его уничтожить, а мне это позволит завоевать ее благосклонность. И хотя это вряд ли приведет к немедленному освобождению твоего брата, это может подвести Боуду к решению о помиловании, когда, скажем, канцлер Уиттем наградит ее местом председателя Совета юстиции. Что ты по этому поводу думаешь, Аби Хэдли? Мне следует ей рассказать?

Аби была ошеломлена. Джон рисовал картину наилучшего развития ситуации. И он не давал ложных обещаний о немедленном освобождении Люка. Он рассуждал логично и честно.

Аби посмотрела на Мидсаммер, она искала у Равной одобрения и поддержки. Наследница молча пожала плечами, но улыбнулась.

И действительно, ведь она уже дала Файерсу информацию о лорде Риксе. Теоретически, процесс запущен, и она уже не в силах его остановить.

– Мне кажется, вырисовался план, – ответила Аби.

Из другого конца дивана послышалось громкое шуршание – Рени скомкала пустую пачку из-под печенья.

– Знаешь, – сказала Рени, – чтобы строить планы дальше, требуется еще печенье.

«Это реально существует, или мне только кажется», – думал Сильюн, следуя по коридору и на ходу проводя пальцами по облицовочным панелям из темного дерева.

Если быть более точным, Сильюн хотел понять, касается ли он кирпичей Орпен-Моута, который они с тетей Терпи за несколько недель подняли из пепелища. Эта задача оказалась гораздо более сложной, чем восстановление взорванного Восточного крыла Кайнестона. Или он шел по коридорам и комнатам поместья, отраженного в воспоминаниях тети Терпи, где они встречались долгие годы, пока она лежала в полном забытье в своей постели?

Сильюну важно было это понять. Его беспокоило то, что он не чувствовал четкой границы между материальным миром и миром, отраженным в памяти.

Для него этой границы не существовало. Два поместья накладывались одно на другое без заметных глазу переходов, и Сильюн свободно входил и в то и в другое.

Ключом различения служила мебель. Восстановленный Орпен-Моут оставался не полностью меблированным: мама и Дженнер подыскивали среди обстановки всех семейных домов и поместий подходящие предметы и отправляли их сюда. До пожара в Орпен-Моуте было много антиквариата и произведений искусства: гобелены и рыцарские доспехи, богатейшая библиотека, где хранился кедровый ларец с дневниками Кадмуса Парва-Джардина.

Конечно, Сильюн знал, что только один из двух домов был «реальным», в смысле, физически существующим в данный момент времени. Но Орпен-Моут, отраженный в памяти тети Терпи, который он посещал в детстве, иногда проявлялся и ощущался не менее реальным. В некоторых коридорах и проходах можно было растеряться и не понять, в какой из двух версий находишься.

Не вызывал сомнений только третий Орпен-Моут – тот, что был создан Даром.

Он был построен не из дерева и камня, не из воспоминаний, а из энергии. Он существовал в том мире света и тени, который открылся Сильюну в тот день в парламенте. Реальность, полностью состоящая из Дара и его отсутствия. Все в ней было либо пустотой, либо росчерками света – золотом на листе черной бумаги.

Это был мир, который он должен был увидеть сегодня.

Сильюн практиковался и теперь был более опытен, чем тогда в Вестминстере. В тот день – день его усыновления и беседы с Мейлиром Треско – он увидел мир света случайно. Сейчас он сможет увидеть его по собственной воле.