Веселая вдовушка - Хейвуд Смит

Сейчас она сожалела, что сама не умерла. Все лучше, чем жить в чужом доме, среди ненавидящих тебя враждебных людей. Для этого семейства Элизабет теперь всё равно что заноза в теле. Все её ненавидят — после похорон ни один из домочадцев Гэррэта так и не пришёл её навестить. Можно подумать, что после смерти девочки она, Элизабет, обратилась в невидимку!

К ней даже слуги перестали обращаться за указаниями — перешёптывались о чём-то, принося еду, а потом уходили. Наверняка направлялись за распоряжениями к леди Кэтрин или Гэррэту, то есть поступали так, как было заведено в Чествике до её приезда.

Короче, здесь Элизабет никому не была нужна и делать ей было нечего.

Прежде она всегда находила спасение в работе — и в отчем доме, и в замке графа Рейвенволда. Безделье же совсем её доконало, и с каждым днём её всё сильнее терзала смертная тоска.

На восьмой день этого своеобразного заключения она проснулась на рассвете от громкого топота копыт. Топот удалялся, стихал, и Элизабет вдруг поняла: Гэррэт уехал из дому. Хотя после похорон она ни разу не разговаривала с мужем, ей довелось пару раз видеть его из окна, и по прежней упругой походке было ясно, что ему стало гораздо лучше.

В дверь постучали.

— Элизабет, это Кэтрин. Я знаю, что ещё очень рано, но… можно мне войти?

— Одну минуту. — Элизабет заметалась по комнате, прибирая разбросанные вещи. Затем она запахнула халат и босиком поспешила к двери.

В тёмном ещё коридоре со свечой в руках стояла леди Кэтрин. Как и Элизабет, она была простоволоса и куталась в халат.

— Не хотела тебя будить, но я только что говорила с Гэррэтом и решила после этого побеседовать с тобой. Мне кажется, это необходимо.

— Гэррэт уехал, правда?

— К сожалению, ты угадала. Но всё же позволь мне войти. Не хочу, чтобы нас подслушали.

— Входите, леди Кэтрин. — Элизабет, потупив глаза, отступила от двери.

Отчего у неё так тяжело на сердце? Видно, оттого, что Гэррэт уехал и его мать только что подтвердила это. А ведь она, Элизабет, знала, что рано или поздно это случится.

Леди Кэтрин уселась на диванчик у окна и похлопала по сиденью радом с собой.

— Поди сюда, дитя моё.

Элизабет затворила дверь и послушно уселась рядом с леди Кэтрин.

— Прежде всего, — сказала та, придвигаясь поближе к Элизабет, — прости, что я — до сего дня — не заходила тебя проведать. Девочки очень уж переживали — особенно Хоуп и Бекки. Все своё время я отдавала дочерям, стараясь их утешить. А ведь все они разные, и к каждой нужен особый подход. Я, конечно, понимала, что и тебе нужно сочувствие и требуется с кем-нибудь поговорить, но надеялась, что Гэррэт… — Леди Кэтрин помолчала, и её добродушное лицо затуманилось. — Я полагала, что вам с Гэррэтом удастся так или иначе утешить друг друга…

— Я пыталась с ним поговорить, но… — Элизабет замолчала, оборвав себя на полуслове.

— Отлично тебя понимаю. Я пыталась утешить Гэррэта, но он, по-моему, даже не слышал обращённых к нему слов. — Леди Кэтрин печально глядела в холодный зев камина. — С мужчинами трудно. Вот отец Гэррэта нашёл бы, что ему сказать, а я не сумела. — Леди Кэтрин откинулась на спинку диванчика и скрестила на груди руки. — Мужчины часто страшатся выдать свои истинные чувства, притворяются сильными, стойкими, неуязвимыми. На самом же деле, едва судьба ударит их побольнее, они оказываются куда как уязвимы, да и в стойкости уступают женщинам. Кроме того, они предпочитают молча страдать, нежели выплакать своё горе.

Леди Кэтрин опустила глаза, чересчур пристально разглядывая узор халата.

— Видишь ли, дитя моё, — доверительно обратилась она к Элизабет, — сдаётся мне, что Гэррэту страх был неведом с младых ногтей. Он всегда смеялся над опасностью, но вот свои чувства весьма старательно от всех скрывал — даже от своих домашних. — Леди Кэтрин с сочувствием посмотрела на Элизабет.

— Я знаю, что сестёр и меня Гэррэт любит до беспамятства, но с другими людьми он никогда слишком близко не сходился. Много лет наше семейство оставалось единственной сильной привязанностью в его жизни. — Голос леди Кэтрин дрогнул. — Теперь один из нашего семейства ушёл на небо. Ты понимаешь, Элизабет, почему Гэррэт уехал? Не может смириться с тем, что в семье Крейтон вместо семи человек осталось шестеро.

Если считать Элизабет, семейство Крейтон по-прежнему состояло из семи человек, но леди Кэтрин, упомянув цифру «шесть», невольно себя выдала, тем самым подтвердив худшие опасения молодой женщины — ни Гэррэт, ни его родные в глубине души не считали её полноправным членом семьи.

— Дитя моё, — тем временем произнесла леди Кэтрин, обнимая Элизабет за плечи, — Гэррэт уехал не от тебя, а чтобы попытаться избавиться от терзавшей его боли в душе.

Но всё же уехал, напрочь забыв, что её, Элизабет, тоже терзает душевная боль. Впрочем, говорить об этом леди Кэтрин, от которой она ничего, кроме добра, не видела, было бы грубо и бестактно. И потому молодая женщина встала, осторожно высвободившись из объятий свекрови.

— Благодарю вас, леди Кэтрин, за то, что навестили меня в моём уединении, — негромко сказала она. — Спасибо также за откровенный разговор. Поверьте, я способна оценить откровенность. К сожалению, сейчас я не могу продолжать разговор. Мне пора отправляться к… на урок латыни.

— Конечно же, иди. — Леди Кэтрин поднялась с диванчика и заторопилась к выходу. — Уж если так сложилось, мы продолжим разговор в другой раз.

Элизабет была почти уже у самой часовни, как вдруг перед ней возникла хрупкая фигурка Бекки. Девочка была очень сердита, глаза у неё покраснели от слёз. Оглянувшись по сторонам, она с нескрываемой злобой зашептала:

— Это всё ваша вина, и вы об этом знаете! Пока Гэррэт не привёз вас сюда, всё было прекрасно. И вот теперь Хонор умерла, а Гэррэт от нас уехал. Я вас ненавижу! — Лицо девочки болезненно сморщилось. — Ненавижу! — повторила она уже громче и, разрыдавшись, умчалась прочь.

Элизабет застыла, словно поражённая громом, а потом, оступаясь на каждом шагу, кое-как побрела к часовне.

Как всегда, отец Игнатий стоял на коленях перед алтарем. Услыхав шаги, он поднялся, но Элизабет против обыкновения даже не поздоровалась с ним.

— Идите домой, святой отец, — торопливо проговорила она. — Службы сегодня не будет. В этом доме читать мессу вам больше не придётся. Только никому об этом не говорите, ладно?

И, не сказав больше ни единого слова, Элизабет выбежала из часовни.

Спустя два месяца управляющий Уил встревоженно говорил графине:

— Миледи, только что прискакал посланец от арендатора Уилсона, что живёт близ Лаунстаунской дороги. К замку приближаются три кареты, миледи. А ещё — фургоны. Много. Около дюжины. Похоже, там достаточно провианта, чтобы накормить целую армию.

При слове «армия» Элизабет побледнела и зябко поёжилась, хотя за окном стоял жаркий августовский день. Это «железнобокие»! Явились наконец, чтобы отобрать её наследственные владения. Рано или поздно это должно было случиться, тем более что король Карл ухитрился с помощью своих сторонников заключить союзный договор с шотландцами и возобновил военные действия против парламента.