Один прекрасный вечер - Кристина Додд

Затем Огли переключил внимание на леди Миллисент.

– Мы поселим вас в комнатах хозяина. Все к вашим услугам, вам надо лишь попросить.

Огли легонько похлопал жену по руке:

– Ты у меня такая, нежная и слабенькая. Позволь я попрошу, чтобы тебе принесли поднос с ленчем сюда, а ты полежи пока, наберись сил перед вечерним празднеством.

– Оскар, я прекрасно себя чувствую. Меня нисколько не утомляет это турне. – Бренда прикоснулась к его щеке. – Напротив, приободрило.

– Прости меня, ты знаешь, как я о тебе беспокоюсь. – Он понизил голос до шепота, чтобы леди Миллисент не услышала: – Особенно если учесть, что, возможно, ты в интересном положении.

Бренда хотела подарить ему сына, не подозревая о том, что Огли принимает все меры предосторожности, чтобы дети не появлялись.

Она была дочерью богатого и влиятельного барона. Ее отец выдавал Огли ежегодное содержание. За его деньги Огли купил себе престижную должность. И все потому, что Бренда его боготворила. Огли не желал, чтобы его место в ее жизни занял кто-то другой, даже их ребенок.

Склонив голову, Бренда пробормотала:

– Да, дорогой, я сделаю, как ты скажешь.

Когда лакей открыл дверь в хозяйские апартаменты, Огли сказал:

– Леди Миллисент, могу я попросить, чтобы моей жене принесли поднос сюда? Ей надо отдохнуть перед вечерним празднеством.

– Конечно! – Леди Миллисент участливо обратилась к Бренде: – У вас болит голова? Может, вам принести настойку от головной боли?

Огли между тем разглядывал помещение. Он умел распознавать богатство. Просторную гостиную иначе как величественной не назовешь. Старинные резные стулья возле камина, массивный письменный стол с бумагами, ручками и чернилами, цветной ковер, поблекший от древности, но с таким отличным ворсом, что и сейчас выглядит превосходно, драпировки из королевского пурпурного бархата и золотые портьеры из тяжелого шелка. Резной стол покрыт вышитой бархатной скатертью. Поднос для визиток отлит из золота. Вальдемар, одетый в ливрею слуги, выгружал из сумки военные мемуары Огли, которые тот повсюду за собой таскал.

Из гостиной открывалась дверь в спальню, и там у позолоченной кровати стояла горничная Бренды, расстилая хозяйке постель. Кровать стояла на возвышении, словно хозяин Маккензи был царем, достойным поклонения. Тот же королевский пурпур и золото доминировали в убранстве спальни, в цветах покрывала и портьер, и Огли с черной завистью подумал, что Хепберн, должно быть, чувствует себя королем, когда спит здесь.

Но Хепберн отдал эту спальню почетному гостю, и это не могло не вызвать у Огли улыбки. Может, Хепберн его боится? Может, хочет его подкупить? Неужели этот л орденок вообразил, будто, умаслив Огли, заставит его забыть об оскорблениях и Огли станет вести с ним честную игру?

Не было ничего честного в той ночи четырнадцатилетней давности, когда совсем юный и пьяный лорд Хепберн вызвал только что комиссованного Огли на бой на шпагах и победил. А потом насмехался над Огли.

Огли был третьим ребенком из шести сыновей в бедной дворянской семье, и, казалось, это ему будут вечно доставаться тумаки и ссадины. Если кому доводилось Свалиться с дерева, то это был Оскар, если кого сталкивали с санок, то это его, и даже в игре в прятки его всегда находили первым. Он был козлом отпущения для всех пятерых братьев, и он мстил им, как умел: вынюхивал, подслушивал и жаловался, за что им сильно попадало. Он ненавидел их, а они его. Когда ему исполнилось двадцать и отец отправил его на службу, он впервые почувствовал себя человеком. Он любил армию. Любил форму, армейские порядки и возможность командовать теми, кто ниже по званию, теми, у кого нет выбора и кто должен подчиняться. И ему было наплевать на то, что никто из офицеров его ранга его не любил. Он был красавчиком, и его любили женщины, и Огли этим пользовался.

И тогда победа Хепберна сделала из него посмешище. Над ним смеялись все офицеры в армии. И что еще хуже, Хепберн подлил масла в огонь его ненависти, когда явился к нему на следующий день и извинился. Никчемный мерзавец извинился за то, что был пьян и непростительно груб, и это извинение только прибавило Хепберну очков: его победил семнадцатилетний юнец, к тому же пьяный, который едва стоял на ногах.

Лишь когда Огли женился на Бренде и купил себе новую должность, издевок стало меньше. Некоторые продолжали шептаться у него за спиной, но никто из младших офицеров не смел и слова сказать, а когда старшие по званию дразнили его… Огли научился мстить еще в семье и в армии применял те же методы, которые срабатывали на его братьях. Ему ничего не стоило преподать простому офицеру урок. Он нанял свору разбойников, чтобы те научили его хорошим манерам.

Разумеется, его отправили на Пиренеи как в ссылку, но для него это не было бедой. Во-первых, он вырвался из-под удушающе заботливого крылышка Бренды, а во-вторых, в мутной воде разорения и смуты легко ловилась крупная рыбка.

И в чем ему по-настоящему повезло, так это в том, что старый Хепберн устал от выходок своего беспутного сына и купил ему назначение. То самое, которое привело молодого Хепберна прямиком в полк Огли.

Даже сейчас Огли не мог вспоминать об этом без довольной усмешки. Как приятно было отправлять на усмирение неоперившемуся птенцу подонков прямиком из тюрем! Требовать от него, чтобы он отправлял их туда, откуда живыми не возвращаются. Но Хепберн выводил их из самого ада. Число солдат сокращалось вдвое после таких вылазок, но Огли не унимался. Он докладывал начальству о том, что готов бросить полк на выполнение очередного задания. Но при этом он делал все, чтобы до начальства не дошли сведения о том, кто был истинным героем. Никто не должен был узнать о том, что это Хепберн одерживал победу там, где другие терпели поражение. На полуострове, в относительной, изоляции, это нетрудно устроить, если имеешь мозги и регулярно отправляешь на родину мемуары о своих подвигах, которые немедленно публикуются. К тому времени как Огли вышел в отставку, он уже пользовался репутацией героя и как герой вернулся на родину.

Взгляд его задержался на Вальдемаре.

И никто не осмелится сказать правду. Уж точно не Хепберн. Покуда Огли держит Вальдемара при себе, пока друг Хепберна в его, Огли, власти. Но Огли не такой дурак, чтобы отпустить Вальдемара. Огли еще раз мысленно поздравил себя с тем, что природа наделила его умом и хитростью.

Бренда взяла его за руку.

– Какие великолепные покои, правда?

– Да, великолепные. Спасибо вам, леди Миллисент, за то, что поселили нас здесь.

Леди Миллисент затрепетала. Так всегда бывает со старыми девами, когда им говорят приятное.

– Это мой брат настоял.

– Жаль, что ему придется пожертвовать ради нас своим комфортом, – посетовала Бренда.

– Прошу вас, не беспокойтесь. – Леди Миллисент, как и Хепберн, говорила с легким шотландским акцентом, акцентом бедняков, людей низшего сорта. – Мой брат здесь не спит. Вернувшись с войны, он предпочитает ночевать в коттедже в дальнем конце усадьбы.