Как Николай II погубил империю? - Александр Иванович Колпакиди

а потому прощаю им вину их. Теперь возвращайтесь к мирному труду вашему, благословясь, принимайтесь за дело вместе с вашими товарищами, и да будет Бог вам в помощь»[123].

Вы что-нибудь поняли? В чем заключалась вина рабочих, которую прощал им император? Не в стачке, которая предшествовала походу к Зимнему дворцу, а в том, что они посмели обратиться к нему, «мятежною толпой заявляя о нуждах». Почему подать прошение — это бунт против царя? Демонстрация 9 января была мирной, правительство и сам царь об этом прекрасно знали. В чем же дело?

А дело в законе: подавать петиции на высочайшее имя низы Российской империи права не имели. В нарушении закона и заключался «мятеж». При этом, как сам царь признает, «законных путей для выяснения назревших нужд» рабочих не существовало. Вот как подати платить — тут они сыны Отечества, а как пожаловаться — «царь-батюшка» оказался каким-то… двоюродным.

Что это такое? А это сословное общество, господа!

Для сравнения: в многократно проклинаемом ГУЛАГе любой заключенный имел право обращаться в любые инстанции, включая Сталина, и лагерной администрации запрещено было не то что задерживать эти обращения, но даже знакомиться с ними. Нет, не факт, что письма отсылали по адресу — но по крайней мере были обязаны.

…Жить там, где нравится, в Российской империи тоже имел право далеко не каждый. Поговорка «где родился, там и пригодился», конечно, хороша и патриотична, то тому же Ломоносову не подходит. А ведь у нее есть и второй смысл: нечего, мол, дергаться, от судьбы не уйдешь. Потому что в 1861 году народ не получил свободы, а всего лишь крепостную зависимость вместо рабства. Как говорится, и то хлеб — но горьковат испекся. С лебедой, наверное…

До 1906 года крестьянин не имел права свободно выбирать себе место жительства, он был приписан к определенному сельскому обществу, там же платил налоги и даже если уходил на заработки, его могли в любой момент как по решению общества, так и по решению городских властей вернуть обратно. Право выбора места жительства было дано лишь в 1906 году, и то со множеством ограничений.

Кстати, даже переселившись в город, крестьянин был обязан по-прежнему платить в своем обществе налоги и переложенные на деньги натуральные повинности. Что это такое? Ведь вроде бы крепостной зависимости давно нет, барину грибы-ягоды-холсты уже не носят. А это работа на общественные нужды, которые государство радостно перевалило на крестьянские плечи. Содержание и ремонт дорог, предоставление подвод для казенных надобностей, тушение пожаров (в том числе лесных), борьба с наводнениями, вредными насекомыми, несение караулов и пр. Зачем заводить государственные департаменты, если и это можно взвалить на местных жителей, наравне с образованием и медициной?

Мещане тоже относились к податному сословию, тоже были приписаны к определенному обществу, как и цеховые ремесленники к своему цеху, но их и в принципе было меньше, и обложения легче. А вот знаменитые разночинцы — это вообще не сословие, а некая расплывчатая категория лиц, отбившихся от своего сословия и не прибившихся к другому. Мещанин или крестьянин, получивший образование, сын священника, не ставший служить, отставной солдат… кого там только не было!

Вообще, в сословном обществе много самых разных тонкостей. Например, владеть крепостными могли только потомственные дворяне, вести торговые дела — только купцы. Офицерами в армии до последних лет империи были преимущественно дворяне, и лишь Русско-японская война открыла доступ к военным чинам представителям низших сословий. Но еще в 90-е годы XIX века сословные границы в армии держались крепко. Когда отец маршала Тухачевского решил жениться на крестьянке, офицерское собрание не признало его брак, и тому пришлось уволиться из полка. Правда, на карьере его сына «низкое» происхождение не отразилось — хотя кто знает, как бы она шла, если бы не война…

…Кроме сословных границ в законах, были еще и сословные границы в головах.

Лев Толстой в статье «О голоде» обрисовывает различие между человеком из «общества» и крестьянином.

«В последние 30 лет сделалось модой между наиболее заметными людьми русского общества исповедовать любовь к народу, к меньшому брату, как это принято называть. Люди эти уверяют себя и других, что они очень озабочены народом и любят его. Но все это неправда. Между людьми нашего общества и народом нет никакой любви и не может быть.

Между людьми нашего общества — чистыми господами в крахмаленных рубашках, чиновниками, помещиками, коммерсантами, офицерами, учеными, художниками и мужиками — нет никакой другой связи, кроме той, что мужики, работники, hands, как это выражают англичане, нужны нам, чтобы работать на нас.

Зачем скрывать то, что мы все знаем, что между нами, господами, и мужиками лежит пропасть? Есть господа и мужики, черный народ. Одни уважаемы, другие презираемы, и между теми и другими нет соединения. Господа никогда не женятся на мужичках, не выдают за мужиков своих дочерей, господа не общаются как знакомые с мужиками, не едят вместе, не сидят даже рядом; господа говорят рабочим ты, рабочие говорят господам вы. Одних пускают в чистые места и вперед в соборы, других не пускают и толкают в шею; одних секут, других не секут.

Это две различные касты. Хотя переход из одной в другую и возможен, но до тех пор, пока переход не совершился, разделение существует самое резкое, и между господином и мужиком такая же пропасть, как между кшатрием и парием».

Известный русский философ Николай Бердяев развил эти мысли до степени, уже подходящей к проповедям некоего австрийского художника. В труде «Философия неравенства» он писал:

«“Просветительное” и “революционное” сознание… затемнило для научного познания значение расы. Но объективная незаинтересованная наука должна признать, что в мире существует дворянство не только как социальный класс с определенными интересами, но как качественный душевный и физический тип, как тысячелетняя культура души и тела. Существование “белой кости” есть не только сословный предрассудок, это есть неопровержимый и неистребимый антропологический факт»[124].

В общем, вперед, циркуль в руки — черепа мерить!

Вот еще история, которая немало меня удивила. В январе 1878 года народница Вера Засулич, придя на прием к петербургскому градоначальнику Трепову, выстрелила в него из револьвера. Причина была в том, что за полгода до того оный градоначальник приказал высечь политического заключенного, который не снял перед ним шапку. История с поркой вызвала громкий скандал, более того, суд присяжных Засулич оправдал!

Но есть в этой истории и некоторые странности. Официально телесные наказания были в России окончательно отменены лишь в 1904 году, а до