Как Николай II погубил империю? - Александр Иванович Колпакиди

подписываться на означенное выделение, то объявил обществу, что кто не подпишется и не укажет своего участка земли, тот будет лишен навсегда своего земельного надела. Желая, чтобы наши мужья и сыновья, коих Господь удостоит возвратиться с поля брани живыми, застали свои собственные участки в таком виде, в каком они их оставили, уходя на войну, мы, как жены их и матери, вынуждены были не допустить означенную комиссию к производству упомянутого выделения, причем одна из наших солдаток, Домникия Острянкина, заявила комиссии, что теперь не время делить землю на участки, так как наши мужья и сыны на войне, а лучше отложить это дело до окончания войны, за что урядник приказал нашему сельскому старосте С. Костенко заключить Острянкину в карцер. Видя неправильное постановление урядника, мы начали протестовать против этого и защищать Острянкину, вследствие чего и нас некоторых женщин арестовали и препроводили в козелецкую тюрьму для 6-месячного заключения, оставив наши крохотные хозяйства с малыми детьми на произвол судьбы; благодаря только главному начальнику Киевского военного округа Троцкого, по приказанию которого нас через некоторое время освободили, но и то не всех; вышеупомянутую же Острянкину освободили после ее там умопомешательства…»[129]

Когда ж столыпинскому «успешному крестьянину» и обнести односельчан, как не во время войны? С бабами-то справиться проще. Землемеру и уряднику можно за такое дело и «барашка в бумажке» поднести. Счастье солдаток, что кто-то «капнул» начальнику военного округа — надо полагать, кто-нибудь из случайно узнавших о том безобразии фронтовых офицеров. А как вы думаете: мужья этих женщин на фронте, прочитав письмецо из дому, — они, конечно, с удвоенным энтузиазмом ринутся в бой «за Веру, Царя и Отечество», ради Константинополя и черноморских проливов? Зная, что их семьи не пропадут, будет им от государства прокорм и защита.

Почему-то я нисколько в этом не сомневаюсь.

Пир во время чумы

Но были в России силы, жившие по поговорке «Кому война, а кому мать родная».

О. Тихон Шевкунов. «Экономика России выдерживала колоссальное напряжение, несмотря на гигантский рост военных расходов с 1 миллиарда 655 миллионов рублей в 1914 году до 14,5 (!) миллиарда в 1916-м. Да, внутренний и внешний долг России к февралю 1917 года вырос до 13,8 миллиарда рублей. Но такая же ситуация сложилась во всех без исключения воюющих к тому времени странах…»

Но остальные воюющие страны все-таки воевали за свои интересы. Да и значительная часть внешнего долга России приходилась как раз на союзников по Антанте. А вот что выдержала и чего не выдерживала российская экономика и почему были такие колоссальные военные расходы — тут вопрос интересный.

Начиная с 1910 года казенные заводы регулярно проваливали военные программы, и Россия вступила в Первую мировую войну абсолютно к ней неподготовленной. Мобилизационного запаса снарядов хватило на четыре месяца, а потом русские солдаты с тоскливым ужасом слушали немецкую канонаду, на которую им нечем было ответить. Мобзапас винтовок был около 5 млн штук, притом что число мобилизованных первой очереди насчитывало 7 млн человек. Уже к ноябрю 1914 года дефицит винтовок достигал 870 тысяч, а промышленность могла дать не более 60 тысяч штук ежемесячно. Люди были, но не было оружия.

«Выручили» — если можно так сказать — частные военные заводы. Они-то снаряды давали, но… в три — пять раз дороже, чем казенные, внося свой нескромный вклад в 14-миллиардный военный бюджет. Созданное весной 1915 года Особое совещание по обороне распределяло заказы с щедростью необыкновенной — представляете, какие там были «откаты»? Московское текстильное товарищество Рябушинского официально имело 75 % чистой прибыли (а сколько неофициально?). Но это еще скромненько, а у тверской мануфактуры было уже 111 %, меднопрокатный завод Кольчугина принес за 1915–1916 годы свыше 12 млн прибыли при основном капитале в 10 млн. Капиталисты наживались на войне с редкостным бесстыдством, высасывая госбюджет с ненасытностью вампиров.

Тогда-то и состоялся знаменитый разговор императора с начальником Главного артиллерийского управления генералом Маниковским, который следовало бы высечь в граните:

«Николай II: На вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии.

Маниковский: Ваше Величество, они и без того наживаются на поставке на 300 %, а бывали случаи, что получали даже более 1000 % барыша.

Николай II: Ну и пусть наживают, лишь бы не воровали.

Маниковский: Ваше Величество, но это хуже воровства, это открытый грабеж.

Николай II: Все-таки не нужно раздражать общественное мнение»[130].

В словах царя, впрочем, тоже была своя сермяжная правда. Если бы Маниковский начал слишком активно выступать против «самодеятельности общества», его бы оперативно и торжественно похоронили или, скажем, сляпали обвинение и отдали под суд. И все бы пошло по-прежнему, но уже с другим человеком во главе Главного артиллерийского управления. А кто бы стал преемником — это еще вопрос. Возможно, общество продавило бы свою кандидатуру, а у него интерес был один: плевать на профессионализм, лишь бы не мешал наживаться.

К концу войны снарядов уже хватало — то ли по причине увеличения их производства, то ли потому, что уменьшилось количество пушек. Зато стала трещать собственно экономика — вздутые цены на военную продукцию высасывали страну. Уже в июле-августе 1916 года оптовые цены на важнейшие продукты выросли: хлеб подорожал на 91 %; сахар — на 48 %; мясо — на 138 %; масло — на 145 %; соль — на 256 %. Розничные повысились еще больше, отчасти потому, что резко уменьшилось предложение. Крестьяне в массовом порядке переставали продавать произведенные ими продукты.

«Такая “забастовка производителей”, — пишет эмигрантский историк Ольденбург, — не имела ничего общего с политическими причинами. Она объяснялась тем, что в стране ощущался товарный голод. Крестьяне взамен своих продуктов не могли получить того, что им было нужно. Не хватает тканей, обуви, железных изделий, цена на все эти товары возросла вне всякой соразмерности с ростом цен на сельскохозяйственные продукты.

“За пуд железа давали раньше 1,5 пуда пшеницы, а теперь 6; за пуд пшеницы можно было купить 10 аршин ситца, а теперь 2”, — говорил на продовольственном совещании в Петрограде в конце августа член Киевской управы Григорович-Барский. Цены на железные изделия, например гвозди, выросли в восемь раз»[131]. А как не быть дороговизне, если уровень определяют бешеные цены на военные поставки, и производить недорогую мирную продукцию просто невыгодно? А крестьянам невыгодно отдавать хлеб за постоянно дешевеющие бумажки, на которые и купить-то нечего.

Сельское хозяйство, и без того не блещущее здоровьем, тихо умирало. Армия в основном пополнялась за счет деревни, и к 1917 году война забрала около половины