Пепел большой войны. Дневник члена гитлерюгенда. 1943-1945 - Клаус Гранцов

Бутце и Хайде были у телефона, когда я им перезвонил. Они пригласили меня в воскресенье в гости, сказали, что я должен непременно быть. Они обязательно должны меня увидеть. Я уже заранее радуюсь этому. По всей вероятности, нам запрещено покидать расположение части. Но я и не буду просить никого об увольнительной. Кто много просит, получает много отказов! До чего же я был глуп! Автобусное и железнодорожное сообщение еще работают нормально. И никто даже не заметит, если я исчезну. К тому же здесь нет никаких блокпостов и контрольных пунктов, никаких «цепных псов», как в Дрездене.

Вербное воскресенье 1945 г.

Я побывал в Хайнихене и чудесно провел там время. Фрау Бутце и фрау Хайде испекли для меня пирог и приготовили пудинг. Трогательно. Они относятся ко мне как к собственному сыну. Какой же это был чудесный день! Мы с Ханни долго гуляли вдвоем. И повезло же нам нарваться на одного из наших прежних наставников — эту собаку Майера. Я отдал ему честь, он узнал меня и не стал держать язык за зубами. Он никак не мог понять, каким это образом я снова оказался в Хайнихене. Стал преследовать нас, думая, очевидно, что я дезертировал. Но мы ускорили шаг, скрылись в переулках, и он потерял нас из виду. Если он обратится в комендатуру, мне придется несладко, потому что я все-таки самовольно покинул расположение своей части.

Все мои прежние сослуживцы по курсам подготовки офицеров реактивной артиллерии уже в Целле. Лишь несколько человек из них несколько ранее были откомандированы на фронт, поскольку под конец были отсеяны еще несколько курсантов. Но во всех случаях Дитер наверняка оказался в Целле. Что ж, на этом его офицерское поприще, очевидно, и закончится. Густав куда-то исчез после того, как Хайде отказали ему от дома — он тайком стащил у них хлеб. Естественно, это неприятно и мне, поскольку это я познакомил его с Хайде. Я даже где-то понимаю его поступок, потому что сам знаю, как себя чувствуешь голодным. Но ведь нельзя урывать у того, у кого тоже почти ничего нет из съестного, как у Хайде. Они ведь живут только на свои скудные карточки, причем уже в течение нескольких лет! Насколько лучше по сравнению с ними жили мы в Померании. Только в такое ужасное время и начинаешь ценить все преимущества крестьянского хозяйства… Если бы только я мог этим хорошим людям помочь какими-нибудь продуктами из нашего дома: яйцами, ветчиной или колбасой. Но суждено ли мне еще попасть домой?

Ниски,[186]31 марта 1945 г.

За день до Пасхи — на фронт! Кто мог подумать, что это произойдет столь быстро. В ночь с понедельника на вторник нас спешно подняли, но не по тревоге: приказано выступать! Все упаковать, передислоцируется вся батарея, никто не знает, куда мы следуем. Начинается всеобщая суета.

К семи часам утра мы все были готовы к выступлению. Двинулись на Росвайн. Там погрузили в железнодорожный состав все свои вещи. Вечером эшелон из трех батарей двинулся на восток. Нас, пятьдесят человек, набили в вагон для перевозки скота. Зверские условия, все дно вагона залито дерьмом, из-за чего мы перебрались на открытую платформу для перевозки угля. Поезд шел медленно, все время делая объезды из-за разбитых путей. Так прошел весь день. Наконец выгрузились в Веркирхе. Я остался охранять наши вещи, нас постоянно обстреливали пикировщики. Поэтому в перерывах между налетами мы перетащили все наши пожитки под железнодорожный переход, где самолеты не могли нас достать.

На следующее утро продолжили путь в Ниски. От-, туда 10 километров до линии фронта. Население из окрестных деревушек почти все эвакуировано, осталось только немного крестьян для весенней пахоты. Мы расположились в еловом лесу, я состою при пятом реактивном миномете первым номером расчета. Командир моего орудия — тиролец двадцати лет. Похоже, он уделяет самое большое внимание игре на губной гармошке. Я должен в одиночку заниматься всем остальным. Второй, третий и четвертый номера расчета также не обращают внимания ни на что, они только знают, как заряжать миномет. При минометах постоянно находимся только мы, человек пятнадцать, все остальные либо направлены в пехоту, либо ошиваются в обозе.

Пасху мы никак не отметили. Господин вахмистр думает только о том, как бы что-нибудь «организовать», мы же потихоньку промышляем что-нибудь съестное в пустых крестьянских домах. Что же до вещей, то теперь это уже не имеет никакого значения. Хотя кое-кто таскает с собой даже серебряные ложки, но это просто смешно! Как будто ими можно будет защититься от русских! Я нахожу отвратительным мародерничать в своей стране. Что касается продуктов, то с ними дело обстоит несколько иначе, да и находится так мало, что можно лишь на немного приглушить наш зверский голод.

Окрестности кишат солдатами всех мыслимых частей. Где-то поблизости от нас залегла «Великая Германия».[187]Так что, возможно, нам придется держать здесь оборону вместе с этими бравыми парнями. В этих краях определенно скоро начнется что-то очень значительное. Надеемся на это!

16 апреля 1945 г.

Первое боевое крещение. Вели огонь всю ночь и весь день. Русские прорвались под Форетом.[188]Мы два дня располагались между Форетом и Вайсвассером, а до этого в Кёнигсхайне, но там мы не вели огонь. Поздним вечером мы были выведены оттуда и прикомандированы к четвертой батарее, которая понесла большие потери в ходе последних боев, однако официально остались при третьей батарее.

По большей части мы обстреливали мост через реку Нейсе. Залпы наших минометов ложились близко к цели. В конце концов мост был разрушен, что не позволило русским переправиться по нему. Мы, молодые, с увлечением вели огонь из минометов, вот только Циммермана охватил изрядный испуг. В перерывах между залпами он только и стонал: «Да что же вы делаете, они же нас засекут и уничтожат!» Мне же все это было совершенно безразлично, и я даже не выкопал себе окоп для укрытия, как это предписывалось наставлением. Да и эту «ура-кипу», тяжеленную стальную каску, я тоже не стал напяливать на голову, хотя русские уже стали отвечать на наш огонь. Наши позиции сразу же засекались противником, потому что после наших залпов остававшиеся за летящими реактивными минами полосы густого черного дыма тут же выдавали наше местоположение. К тому же над нами уже несколько часов болтался привязной аэростат с корректировщиками огня, что было еще лучшим ориентиром для огня противника. Так что сразу после открытия огня мы тут же оказывались под обстрелом. Пикировщики русских уже отработались по нас, но наши потери все же были минимальными. Наши смонтированные на бронетранспортерах пусковые установки реактивных минометов были выдвинуты почти на самую передовую, чтобы поддерживать пехоту.