Пепел большой войны. Дневник члена гитлерюгенда. 1943-1945 - Клаус Гранцов

Но вскоре они вернулись обратно и доложили, что «Великая Германия» уже отведена с передовой.

Вскоре после этого и нам поступила команда к отходу. Мы приложили все силы и вскоре уже были готовы, хотя нам пришлось погрузить 350 снарядов.[189]Кроме того, я должен был как можно скорее записать расход боеприпасов. К тому же осталось несколько несработавших боеприпасов. Нам надо было извлечь их из направляющих труб, увезти с собой и закопать. Это задача для самоубийц, потому что они еще могут сработать в любую секунду. Наш тиролец однажды по недосмотру оставил один такой несработавший выстрел в стволе, из-за чего он едва не был сожжен, поскольку при запуске возникает столь мощная реактивная струя, что за минометом в земле возникает каждый раз глубокая яма. Поэтому же, кстати, нам приходится часто менять позиции минометов, поскольку эти ямы столь велики и глубоки, что из-за них невозможно перезаряжать миномет. А в сводках вермахта уже говорится об «американцах в Хемнице». Правда ли это?

В Гёрлице на вокзале я встретил многих ребят из Хайнихена, тех, кто был, как и я, признан негодным и отчислен с курсов. Они принялись расспрашивать меня обо всем, поскольку были здесь «новенькими». Не могли поверить, что русские настолько близко, они бы предпочли быть отправленными в Целле. Они передали мне слух, что один из эшелонов с кандидатами в офицеры реактивной артиллерии попал прямо в руки американцев, и никто не знает судьбу наших товарищей.

Меня, признаться, удивило, что они едва ли не обделываются при одном только упоминании о русских. А в Хайнихене они строили из себя «германских героев» на том только основании, что умели командовать лучше меня, а потому задирали нос! Что ж, теперь мы здесь узнаем, у кого нервы крепче. Порой я удивляюсь сам себе, каким хладнокровным я стал. Ведь раньше это было совсем не так. Да, дома я был порой трусливым бараном. Теперь же все это исчезло без следа. Возможно, такое бесстрашие появилось у меня потому, что мне больше нечего терять, а мои домашние так далеко от меня.

Под Мускау,[190]18 апреля 1945 г.

Расположились в небольшой рощице. Циммерман раздобыл соломы для нашей палатки, Хайнц и я — немного еды. По дороге сюда я прихватил бесхозную корову и подоил ее. Я даже не думал, что смогу это сделать, но видел, как это делается, и дело пошло. Все же это здорово, когда вырастаешь на крестьянском подворье. Корова вела себя совершенно спокойно, и мне удалось разжиться парой литров молока. Хайнц раздобыл муки, и мы, разбив бивак, сварили молочный суп.

Но командир заметил струйку дыма от костра и обрушил на наши головы громы и молнии, поскольку мы этим, по его мнению, демаскировали наши позиции. И это при том, что русские давно уже знают, где мы находимся, их «швейные машинки»[191]летают над самыми нашими головами и все видят.

Командир был так разгневан, что он при нас выплеснул на землю почти готовый молочный суп. Однако нам удалось отвлечь его листовками, которые мы подобрали в лесу. Они были выпущены национальным комитетом «Свободная Германия»[192]и подписаны Паулюсом[193]и фон Зейдлицем.[194]В этих листовках нас призывали к переходу на сторону русских и сулили нам рай на земле. Причем в России. Вероятно, генералов каким-то образом заставили поставить свои подписи и вообще участвовать в этом мероприятии. Однако было известно, что у русских уже существуют немецкие батальоны, которые сражаются против нас, точно так же, как и в нашей армии существуют формирования генерала Власова.

В них даже были указаны возможности для перехода, указаны места и время, где и когда мы можем перейти линию фронта, и там нас будут ожидать. Кое-кто из нас даже слышал обращения через громкоговорители, в которых на немецком языке призывали нас к переходу на сторону противника. Возможно, кто-то из ветеранов и клюнул на эту приманку. Но нас, молодых, им придется долго ждать, когда мы окажемся у них в руках.

Командир даже растерялся, увидев эти листовки. Он нам тут же велел все их собрать и уничтожить. Эти листовки запрещено носить при себе.

Но многие из солдат люфтваффе[195]оставили их себе. Вероятно, это те, кто уже надумал перебежать. Но при наших частых и быстрых сменах позиций сделать это не так-то просто. Те, кто будет обнаружен вдалеке от расположения своей части, имея при себе такие листовки, будет повешен на месте. Нам об этом было официально объявлено.

Вчера мы получили ручные гранаты и фаустпатроны, которые совершенно не пригодны для боя. Во всех них отсутствуют те или иные необходимые детали. Повсюду саботаж! Даже только что полученное оружие бесполезно в бою, того запаса, что имеется в нашем распоряжении, совершенно недостаточно. На крупное сражение его просто-напросто не хватит. Сейчас мы должны перейти под командование Шёрнера,[196]вот тогда повеет другим ветром!

Наконец-то мы заняли «тихую» позицию, то есть вот уже в течение трех дней мы стоим на одном и том же месте. Но здесь я должен был бы написать «тьфу, тьфу, чтоб не сглазить», потому что иначе нам пришлось бы снова менять позиции, как это было уже много раз до этого. После того как мы открываем огонь, мы должны сразу же менять свое место, так как русские тут же обнаруживают нашу позицию. Ее демаскируют дымные хвосты, которые остаются в воздухе после старта наших реактивных мин.[197]Я обозначу лишь некоторые наши позиции, на которых мы останавливались и вели с них огонь: