Посол Господина Великого - Андрей Посняков

— Спите, высыпайтеся! А я ужо, до родных добегу, до Плотницких. К ночи и не ждите, утром только вернуся!

Натянув пониже колпак, направился кудлатый к Плотницким, за лесок. Баклажку плетеную с собой прихватил. Шел, улыбаясь, кланялся:

— Здравы будьте, неревские! И вы, запольские! Рогатице — низкий поклон! Ильиной — нижайший…

Везде, по всему левому берегу Шелони-реки, станом стояли ополченцы. У самой деревни — «кованая рать» боярская, а ближе к лесу — там люди попроще. Щитники, бронники, мечники… Мясники, цирюльники, кожемяки… Пирожники, квасники, сбитенщики… Кто за Новгород драться пришел, живота своего не щадя. Кто — против псковичей. А кто и так — за компанию, да и чуть не силой пригнан.

Покивал всем кудлатый — да к речке…

Тут и сторожа выставленная. Молодой парень с рогатиной.

— Кто таков?

— Иванко я. Ушицы наловить, боярину Арбузьеву…

— Арбузьеву, говоришь? — недоверчиво уставился парень. — Я ведь и сам арбузьевский… Что-й-то не припомню тя!

— А ты поближе-то подойди. Да хлебни вон винца доброго!

Достав из-за пазухи баклажку, улыбнулся парню, словно любимому родственнику:

— Ну? Неужто не признал, паря? Я ж тятеньки твоего знакомец давний!

Парень подошел ближе, всмотрелся.

И, охнув, медленно опустился на землю.

— Тихо, тихо, паря. Не шуми.

Кудлатый осторожно подхватил падающее тело и, уложив его на траву, вытащил из-под ребра острый засапожный нож.

— Так-то лучше. А то любопытный ты больно. Кто да откуда… Лежи теперича. Отдыхай.

Осмотревшись, отволок мертвое тело в желтые кусты дрока. Сняв колпак, вытер со лба пот, уселся на корточки, отдыхая. Отхлебнув из баклажки, размахнулся — выкинуть… Чуть подумал — и, осторожно положив баклажину на видное место, как был — в одежде — бросился в реку.

Ближе к вечеру шлялся по берегу парень. Боярина Киприяна Арбузьева человечек дворовый. По приказу боярскому и сюда прибыл — воевать московитов да псковичей. Уж зело не хотелось воевать-то, а что ж — на все боярская воля! Походил парень по берегу, покричал:

— Онисим! Онисим!

Не нашел никого, махнул рукой. Видно, давно уже почивать решил Онисим. Ну, да Бог с ним… Посидел на траве парень, встал. Наткнулся на баклагу плетеную. Видно, потерял кто-то. Пахнет пряно… Хлебнул. Хорошо! Выхлебав до дна флягу, растянулся на траве холоп арбузьевский. Растянулся да заливисто захрапел. Оранжевое закатное солнце красило воды Шелони кровью.

Оранжевым закатом пылали доспехи всадников — московских служилых людей, что со спешным докладом пробирались в Коростынь, к князю Даниилу Холмскому.

Князь Даниил сидел в просторной горнице — ноги в воде парил, болели у князя ноги-то, особливо перед битвой. Рядом, за столом, на лавке — ближние воеводы-советчики: Федор Хромой да Пестрый-Стародубский. В конце июня еще войско князя сожгло и разграбило Русу. От новгородской «судовой рати», пересекавшей Ильмень-озеро, одни ошметки остались. С вестью победной и посланы были гонцы к Ивану Васильевичу. Во главе гонцов тех — Силантий Ржа — воин известнейший да храбрейший. Иван-то Васильевич, государь великий, уже, Волок Ламский проехав, в Торжок прибыл. Там войско московское с тверскими полками соединилось — пошли дальше. На Коломно-озеро.

Застучали по крыльцу сапоги кованые. Распахнулась дверь. Воин в черных доспехах быстро вошел в горницу, поклонился.

— Силантий! — радостно воскликнул князь Даниил. — Как государь-то?

— Смеялся, — кратко ответил Силантий. — Рассказывал ему, как доспехи те тяжкие, что у новгородцев отняли, в воду метали, а иные огню предали, не очень-то нужны, и своих довольно! Про Демон тоже рек князю…

— Ну? — воеводы разом вскинули головы.

Силантий Ржа махнул рукой:

— Не велит государь Демон-городок пока трогать, велит к Шелони идти — с псковичами соединяться. Под Демоном один полк оставляет.

— К Шелони, говоришь… — задумался князь. — Оно так… государю виднее. Ладно, на днях и выступим! Садись вон к столу, Силантий… покушай…

— Благодарствую.

Откушав, совет держали. Как половчее на новгородскую рать ударить. Силантий дело предложил: за правым брегом крутым укрыться — да затем внезапно чрез реку нагрянуть, конницей…

— А пройдут, кони-то? — засомневался дотошный Федор Хромой. — Надо бы видоков послать.

— Пошлем завтра, — согласно кивнул князь. — А так — дельно получится!

Ночью уже распростился со всеми Силантий, спать пошел — трое суток в седле — шутка ли!

И воеводы засобирались.

Не успел Пестрый-Стародубский с лавки подняться — грузен уж больно стал — как шум какой-то с крыльца донесся.

Окрикнул громко князь. Воеводы за сабли — мало ли…

Кольчугой звеня, вошел охранный сотник.

— Спытальника новгородского поймали, князь-батюшка! Рекой пробирался. Хотели голову рубить — кричит, дескать, наш он, московский.

— Да и рубили бы. Однако… — князь задумался, почесал крупную голову. — По реке, говоришь, пробирался?

— По реке, батюшка!

— Ну, тащи сюда, про броды спытаем.

По знаку сотника вооруженные короткими рогатинами воины втащили в горницу мокрого мужичагу с трясущейся кудлатой бородищей.

Посмотрел князь строго:

— Кто таков?

— Тимоха я, Рысью прозванный, Ставра-боярина человечек. Да ваши знать должны…

— Броды чрез Шелонь-реку знаешь ли, Рысь?

— Броды покажу — знаю! Прямо там, у Шелони-реки, под Мусцами, стоит рать новгородская.

— Большая ли?

— Сто раз по сорок!

Князь и воеводы переглянулись. Сто раз по сорок — это почти в десять раз больше, чем все войско Даниила Холмского. Тут задумаешься…

— Кто в рати?

— Ополченье, — Тимоха презрительно махнул рукой. — Почитай, одни шильники… Сидят сейчас, псковичей ждут, трапезничают. А владычный-то полк супротив вас сражаться не очень-то хочет…

— Ополченье, говоришь… так-так… — Князь Даниил посмотрел на своих воевод, улыбнулся: — Как там Силантий говорил? Через реку — да внезапно? Утром… — князь обернулся — в распахнутое окно бил первый солнечный луч, светлый, тоненький, теплый. — Уже, чай, и утро… Собирайте рать, воеводы! Посейчас выступаем, неча зря время терять!

Подобравшись к новгородским позициям в тени высокого правого берега, они вылетели из обмелевшей реки, словно водяные черти. Выскочив, с гиканьем понеслись на ничего не подозревающих новгородцев. Рубили…

Словно железные дьяволы, вылетели на низкий берег — крики и стоны раненых тонули в их торжествующем кличе: