Посол Господина Великого - Андрей Посняков

— Феофил? — удивленно переспросил воевода.

— Феофил! — утвердительно кивнул Олег. — Владыко наш князю московскому зла не делал — полк его с вами сражаться не стал, да и прежде того — сколько раз митрополиту Филиппу Феофил честь выказывал. Думаю, не забыл то Иване Васильевич…

— Может, и не забыл, — пожал плечами Силантий. — Но чего ж ты от меня-то хочешь, человече?

— Гонца к Феофилу! — Олег Иваныч взглянул прямо в глаза московскому воеводе. — Иль хочешь, чтоб с пленными было так, как там, на поляне?

Вздрогнул Силантий, опустил плечи. Задумался. Гонца к Феофилу… Что ж, можно и гонца… хуже не будет. Только обставить все по-хитрому…

Встав с лавки, Силантий подошел к Олегу Иванычу и торжественно возложил ему на плечо руку:

— Ты — мой пленник, Олег. Потому — отпускаю тебя покуда под честное слово, как рыцаря славного. Коня дам — скачи в Новгород, к владыке. Все как есть обскажешь! Только… — Силантий оглянулся: — Только — ежели что, сделаем так, будто бежал ты, коня украв, — понизив голос, закончил он. — Попадешься — казнят. Ну, а не попадешься — ко мне возвратишься обратно… Согласен?

Олег Иваныч кивнул, соображая, как бы ловчее проехать… Да не попасться бы…

— Коня у реки возьмешь, на водопое.

Ближе к ночи ринулся прочь Олег Иваныч, коня с реки уведя. Что есть мочи гнал, торопился. Впрочем, никто его и не останавливал — за своего сходил в тегиляе московском, Силантием-воеводой выданном…

Когда коня брал, человечка одного спугнул, у реки-то. Человек тот в камышах прятался, руку пораненную рубахой перевязав. Умело перевязал — видно, знал — как. При виде всадника к кустам метнулся — об бригантину — латы нагрудные немецкие, им же сброшенные, спотыкнулся. Гремнули латы — затаился человек, кинжал длинный в руке сжал. Однако не оглянулся всадник, исчез в дымке ночной. Так и не встретился Олег Иваныч с Геронтием. А тот и не узнал его — поди разбери во тьме-то! Руку раненую под плащ упрятав, пошел на север Геронтий, в урочищах болотных таяся. В деревни, что на пути встречались, иногда заходил осторожно, лекарем бродячим сказываясь, но все больше лесами пробирался. В поясе зашитые гроши серебряные немецкие позвякивали. Не тратил их Геронтий, берег. В пути ягодой да рыбой перебивался, исхудал весь, да зато рука израненная не докучала — быстро на заживку пошла, что и сказать, лекарем Геронтий был изрядным. Дней через несколько вышел Геронтий к реке широкой. То Нева-река была. Мелких купчишек увидев — к ним попросился…

Через некоторое время в Выборге, городишке свейском, новый человек объявился, Герозиус-лекарь. По-свейски да по-немецки (в Выборге немцев много было) не бог весть как говорил, больше по-латыни, да зато лечил как! С год назад тому, как стену городскую строили, сорвался с Ратушной башни камень — да по ноге купчине, мимо проходившему. Так и сохнуть стала нога-то! А Герозиус-лекарь — вылечил! Ну, не совсем уж так вылечил, но гораздо легче стало купцу. И не простой тот купец оказался — городского магистрата член. С тех пор благоволить стали Герозиусу. Так и прижился лекарь. Ну, да счастия ему…

Коня у реки взяв да разминувшись с Геронтием, Олег Иваныч доскакал вскоре до Новгорода. Слеза прошибла при виде стен белокаменных, моста, Волхова, Софии…

Стражники пропустили беспрекословно — в лицо знали.

В грановитую палату вбежав, бросился на колени:

— Владыко…

Я видела, вброд

Чрез тяжкие воды

Клятвопреступники

И душегубы,

И те, кто чужих

Жен соблазняли,

Идут и холодные

Трупы гложут.

«Старшая Эдда»

Обняв Олега Иваныча, Феофил поднял его с колен, выслушал, скорбно поджав губы. Выслушав, молвил:

— Так и я мыслил — ехать к Ивану, просить… Казнит Иван-то Васильевич людишек, никак остановиться не может. Несколько раз уж посольства к нему посылали. Все одно…

Владыка вздохнул.

— Как в Новгороде-то? — поинтересовался Олег Иваныч. — Ставр-боярин не объявлялся ли?

— Не объявлялся Ставр, — качнул головой Феофил. — А в Новгороде — всяко! Кто говорит-де, «большие» люди, бояре, «меньшим» сражаться не давали, а кто совсем другое речет. Да вот, третьего дня переветчика поймали — Митрю Упадыша…

Олег Иваныч насторожился.

— Заколотил тот Упадыш с людишками своими, переветчиками, пушки на забороле! Железьем заколотил — намертво.

— И где ж сейчас тот Упадыш, в порубе?

— Был в порубе, — кашлянул владыко, — да ночью убег — кто-то засовы отворил, стражника убив. Такие вот дела в Новгороде. Ну да ладно — теперь бы людей упасти от гнева Иванова. Сейчас и поедем. Погодь, людей кликну.

Странным казался прежде блестящий город. Каким-то поникшим, чужим, пасмурным, несмотря на сияющее в небе солнце. Позакрывались на мосту лавки, затих Торг, не слыхать было веселой переклички рыбаков на вымолах. Одни лишь вороны каркали, сидя на окружающих храмы деревьях.

Не принял московский государь Феофила. Не захотел. Так и стоял владыко униженно, словно шпынь ненадобный. Терпел поношение — не для себя терпел, для людей новгородских пленных. Остановится ли кровавый московитский зверь — во многом то и от владыки сейчас зависело. Потому и смирил гордость, стоял смиренненько…

Олег Иваныч пред Силантьевы очи явился. Ничем не выказал отношенье свое Силантий, молвил только: «Иного и не ждал!» да, пленника в горнице оставив, вышел. На пороге обернулся — подмигнул:

— Приятель твой старый видеть тебя хочет, жди!

Олег Иваныч пожал плечами — ждать так ждать — чего еще делать-то?

Не долго ждать пришлось. И часу не прошло — ступеньки на крыльце заскрипели. Олег Иваныч на дверь глаза вскинул…

Боярин знатный, в одеждах до полу, златом вышитых — солнце в окно глянуло — смотреть больно. Олег и не узнал сперва, пока не усмехнулся вошедший:

— Ну, здрав буди, вражина!

— Иван… не знаю, как по батюшке?

Снова усмехнулся боярин:

— Зови уж, как прежде звал, — Иван Костромич. Все ж таки из костромских род-то наш вышел…

Не просто так зашел боярин, беседу тайную с Олегом имел. После беседы той, с разрешенья Силантия, дошел Олег Иваныч до Феофила-владыки, что место у шатра государева не так давно покинул обессиленно.

Поклонился владыке, молвил:

— Умные люди московские так сказывали: раз государь перед очи свои не пущает, так пусть поначалу все посольство боярам поклонится, а уж они — братьям Ивановым, ну, а те уж — князю. Да про подарки им не забудь, владыко.

Кивнул Феофил: