Янтарный след - Елизавета Алексеевна Дворецкая

Вчера мелькала мысль вернуться и взять нужные пожитки, но она видела, какую досаду причиняет Асварду – и вполне справедливую досаду, – эта задержка, а возвращение в стан задержало бы их еще на лишний день. Можно будет у женщин купить какой-нибудь гребень…

Ох, гребнем здесь не поможешь! Меелит рассказывал, что его невольный шурин грозит войной, хочет забрать свою сестру назад… Чтобы усмирить эту вражду, придется сплетать заклинания, резать руны, призывать богов на помощь… Как она будет все это делать без жезла? Или взять веретено – любое, какое там найдется, – и надеть на него янтарный пряслень матери, который она носит на ремешке под нагрудной застежкой? Этот пряслень, выточенный из слезы Фрейи, упавшей в море, – зримое напоминание об их общем пути, – простое веретено сделает чудодейственным орудием…

«Хорошая мысль, – вдруг сказал где-то рядом смутно знакомый дружелюбный голос. – Но у меня есть кое-что получше».

Где-то рядом? Снефрид резко оглянулась, выпрямившись на помосте. Никого не увидела. Конечно, потому что этот голос прозвучал у нее в голове.

В воздухе перед помостом, над пустым очагом, раздался звук, больше всего напоминавший шум крыльев крупной птицы. И вдруг перед Снефрид очутился человек – молодой мужчина, темноволосый, с приятным открытым лицом… стройный, мускулистый, в чем можно было легко убедиться, потому что одежды на нем не было никакой.

Однажды она уже видела этого парня – но очень далеко отсюда. Снефрид прижала ладони ко рту, чтобы не вскрикнуть. Глаза ее расширились. Парень улыбнулся, встретив ее взгляд, посмотрел на себя… и вдруг оказался одетым. Снефрид снова переменилась в лице – да, именно так он выглядел, когда она заметила его в той хижине на диком островке…

Он еще раз оглядел себя – и снова изменился. Простая серая рубаха приобрела глубокий синий цвет и украсилась плетеным серебряным позументом на вороте, рукавах и даже на подоле, штаны стали зелеными, обмотки – красными. На шее заблестела золотая гривна, на руках – браслеты и перстни. Только лицо осталось таким же открытым, а улыбка – искренней.

– Хравн Черный? – прошептала Снефрид, но волнение мешало ей подать голос, и она сама себя едва услышала.

– Рад, что ты меня узнала, – вполголоса, доверительно ответил парень. – Ну что, теперь я хорошо выгляжу?

– Ты… и в тот раз хорошо выглядел, – Снефрид наконец смогла улыбнуться.

Разве стоило ей удивляться? От обитателей той хижины и следовало ждать чего-то такого. Как и того, что они найдут ее след где угодно – на земле, в небесах и на море. И любое расстояние покроют со скоростью мысли…

Но для чего?

– Моего деда тоже звали Хравн, – сказала она, больше для себя, чем для него.

– Я знаю, – улыбнулся он.

И Снефрид сообразила: перед ней тот, кто знает все. О ее собственных предках он знает куда больше, чем она, ему ведомы те, кто жил хоть сто, хоть двести лет назад. Лучше об этом не думать…

Вдруг вспомнив, что в тесном женском покое небогатого хутора, на расстоянии вытянутой руки спят еще четыре женщины – мать хозяина, дочь-подросток и две работницы-эйстляндки – Снефрид опять прижала руку ко рту.

– Не бойся, – успокоил ее Хравн Черный. – Они нас не услышат. Никто не сможет меня видеть и слышать, кроме тебя.

– Так ты… невидимый?

– Для других людей – да, если не покажусь им сам. Мы сможем беседовать хоть в самой густой толпе – в наши тайны никто не проникнет.

– Х-хотела бы я сама для начала… проникнуть в эти тайны, – пробормотала Снефрид. – Ведь ты – сын… Старика? Это он тебя прислал? Для чего?

На первый вопрос Хравн Черный ответил кивком, на второй помотал головой, а вместо ответа на третий улыбнулся:

– Я принес тебе вот это.

Снефрид не заметила как, но в руке его вдруг оказалось нечто длинное, тонкое, и он протянул ей… бронзовый жезл вёльвы. Она взяла его, сжала в руке. Поднесла к лицу и вгляделась в полутьме. Жезл был настоящий – тяжелый, такой знакомый. Отлитый в виде веретена из еловой вершинки, с тонкими веточками, у конца собранными в пучок.

– Тебе ведь это пригодится?

– Да. Спасибо. Но почему… ты взялся за это?

Хравн Черный осторожно приблизился. Видя, что она ждет спокойно, присел на помост рядом с ней – теперь он был так близко, что она легко могла его коснуться. Он смотрел ей в лицо, будто что-то искал в нем, а она вглядывалась в его черты, все еще пораженная этой встречей. Невысокий, но широкий лоб, прямой нос, яркие серовато-голубые глаза, оттененные ровными черными бровями. Длинные черные волосы, такие гладкие и блестящие, что невольно тянуло до них дотронуться, ощутить эту шелковую гладкость… Он был безумно красив, но красота эта пугала: в ней сказывалась его нечеловеческая природа.

– Если ты сын Старика… – тихо начала Снефрид, – но ты ведь… не из асов?

Думать, что возле нее, на половине расстояния вытянутой руки, сидит бог, было все же слишком.

Он с улыбкой покачал головой.

– Но ты и не человек. Ты… оборотень?

– Я дух, способный принимать облик человека и ворона. Мы с тобой в некотором родстве… через твою прапрабабку, Скульд Серебряный Взор.

– Так ты – альв?

Он на миг опустил веки, подтверждая ее догадку.

Снефрид стало легче: это объясняло увиденное, а понятное уже не так страшно.

– И твои… те другие трое – они тоже?

– Да. Старик, конечно, нам не настоящий отец… но между собой мы все родные братья.

– Как же вы попали к нему? – Уже сказав это, Снефрид опомнилась: она расспрашивает о делах богов, словно это простые люди.

– Нас отдали ему в заложники и слуги при заключении мира, но он дал клятву обращаться с нами, как с родными сыновьями, и держит ее.

– А что ты хочешь от меня?

– Я буду помогать тебе, пока ты не доберешься до конца твоего пути.

– Отец… Старик приказал тебе?

– Нет, – Хравн Черный покачал головой. – Отец… не очень-то хочет, чтобы ты добралась до конца.

– Почему? – Изумленная Снефрид подалась к нему ближе.

– Ты знаешь почему. Вспомнишь, если подумаешь.

– Но выходит, ты нарушаешь его волю?

Он не ответил, и она добавила:

– Как ты решаешься идти против него, когда он… разве он может об этом не узнать? Ему ведь известно все, что происходит в мире!

Хравн Черный тоже придвинулся к ней, и теперь их лица оказались совсем близко. Яркие, как звезды, серовато-голубые глаза его под черными бровями казались еще ярче на смуглом лице, от их красоты пробирала дрожь восторга, и