История городов будущего - Дэниэл Брук

В рекламе того времени название Cathay обычно писали псевдоазиатским шрифтом поверх изображения самого здания в стиле ар-деко; таким образом потенциальному постояльцу напоминали, что хотя подобное сооружение можно увидеть и в Чикаго, в реальности оно находится в экзотическом Шанхае. Но в интерьере отеля нашлось место всему миру – и Западу, и Востоку. Самые важные постояльцы могли выбирать из девяти люксов, каждый из которых был оформлен в духе определенной страны. Здесь был обитый дубовыми панелями британский люкс, где гости могли погреться у камина, как в загородном охотничьем домике; был индийский, где они ходили по сотканным на субконтиненте коврам, а прическу поправляли в зеркале, чьи контуры напоминали арки Тадж-Махала. В китайском люксе из гостиной в столовую постояльцы попадали через традиционные «лунные ворота» – круглый проход, типичный для китайских парков и дворцов. Мастера из каждой представленной страны были наняты специально для работы над этими номерами, чтобы обеспечить уважаемым клиентам идеальную подлинность обстановки. Отобедать постояльцы могли на девятом этаже, где за украшенными узором из карпов кои дверями с матовым стеклом располагался китайский ресторан, уставленный старинными бронзовыми буддами и снабженный потолочными росписями работы храмовых художников. Этажом выше к их услугам был европейский ресторан, выполненный в стиле парадного зала средневекового английского замка. Желание отвергнуть все это как ранний аналог лас-вегасского китча наталкивается на то простое обстоятельство, что все воспроизведенные в люксах культуры были широко представлены на улицах за их окнами. Создателем же отеля был человек, который, легко меняя все представленные в его отеле страны, чувствовал себя как дома и в Лондоне, и в Бомбее, и в Шанхае.

Отель Cathay стал детищем сэра Виктора Сассуна, чьи личные апартаменты располагались в этом же здании. Он был правнуком рожденного в Багдаде и жившего в Бомбее еврейского магната Давида Сассуна, и внуком Элиаса Сассуна, который из Бомбея переехал в Шанхай, чтобы расширить торговую империю своего семейства. Перейдя в 1870-х годах от торговли опиумом к сделкам с недвижимостью, Сассуны стали приобретать участки на Бунде, где в конце концов вырастет их отель. К 1880 году семейство было крупнейшим землевладельцем на Нанкинской улице. Виктора, которому предстояло унаследовать империю, отправили в Хэрроу – престижную частную школу в Англии. Там правнука носивших тюрбаны жителей Месопотамии нарядили в ностальгический костюмчик с соломенной шляпой, в котором почти пародийно выразились вкусы сливок английского общества. Спустя несколько лет он к тому же получил право надеть черную мантию выпускника Кембриджа, после чего вернулся в Шанхай, мечтая оставить свой след в облике города и имея для этого все необходимые средства. Получив британское образование и имея корни в Бомбее и Багдаде, молодой Сассун был выше привычных разделений между Востоком и Западом.

Сассун добился того, чтобы его Cathay был не просто тематическим парком современности, но местом, где жители Шанхая могли бы приобщаться к космополитичной культуре, воплощением которой он сам являлся. В рамках модели обособленных сообществ, по которой на ранних этапах существовал открытый порт, первые багдадские евреи Шанхая, и среди них Сассуны, создали свою сеть общинных учреждений. Самым известным из них был Шанхайский еврейский кантри-клуб, построенный на землях семейства Кадури – еще одного клана воротил недвижимости с багдадскими корнями и родственниками в Бомбее. Однако, когда Виктору отказали в столике в одном из самых напыщенных клубов Шанхая, он не понесся топить свои печали в Еврейский кантри-клуб. Вместо этого, отражая царящие теперь в городе широкие взгляды, он основал собственный ночной клуб, в котором не было этнических ограничений. Его Ciro’s открылся в 1936 году прямо напротив расово нетерпимого Британского кантри-клуба. А в залах собственного отеля, под взыскательным взглядом управляющего, которого он переманил из легендарного бомбейского Taj Mahal Hotel, Виктор закатывал вечеринки, куда приглашались видные представители всех национальных общин Шанхая, включая и китайское большинство. Бонвиван в монокле и с тростью, которую он носил после ранения, полученного в бытность британским пилотом во время Первой мировой войны, на знаменитых своей распущенностью костюмированных балах Сассун всегда играл главные роли, в которых стиралась грань между садомазохизмом и социальным реваншем. На вечеринке «Школьные деньки» зал был заставлен графитными досками и увешан картами, а наряженный в мантию и профессорскую шапочку сэр Виктор расхаживал с розгами. На «Цирковом балу» он был укротителем и приветливо щелкал хлыстом. Сассуну особенно нравилось, что чистокровные британцы, когда-то относившиеся к нему свысока (один, узнав, что он едет в Лондон, с презрительной ухмылкой спросил, не устанет ли в пути его верблюд), теперь все как один выпрашивали приглашения на его празднества.

Удачно сложилось, что в звуковой дорожке нового космополитичного города преобладал первый глобальный музыкальный стиль – джаз. Сплав африканских ритмов, европейской инструментовки и сугубо современной импровизационной манеры вырвался из Америки и захватил весь мир, который сам становился все больше похож на Америку, поскольку мест, подобных Шанхаю, где смешивались представители всех континентов, становилось все больше. Для тех, кто желал протанцевать всю шанхайскую ночь в клубе без расовых предрассудков, Ciro’s сэра Виктора Сассуна был далеко не единственным вариантом.

Крупнейший ночной клуб города открылся в 1933 году. По-английски он назывался Paramount, по-китайски – «Байлемен» («Ворота ста удовольствий»). Клуб финансировали китайские бизнесмены, а строился он по проекту китайского архитектора Ян Силю. Paramount занимал почти целый квартал в Международном сеттльменте и снаружи выглядел как кинотеатр в стиле ар-деко, увенчанный многогранной башней, до чрезвычайности похожей на ту, что возвышается на другом берегу Тихого океана – на холме Телеграф-хилл в Сан-Франциско. Американский дух проник и внутрь помещения, где тромбонист из Гарлема Эрнст Кларк по прозвищу Пройдоха руководил местным оркестром. Пройдоха нуждался в полновесном биг-бенде, чтобы заполнить звуками джаза громадный зал с балконом и дополнительным танцполом на втором уровне. Двухъярусное устройство позволяло создавать иллюзию, что клуб набит битком, даже когда он был полон лишь наполовину, – так объяснял его архитектор, демонстрируя важное для любого клубного промоутера умение изобразить ажиотаж даже в проходной вечер. «Психология толпы устроена таким образом, – утверждал Ян Силю, – что в толкотне люди чувствуют себя замечательно, а в одиночестве скучают. Поэтому если зал слишком просторен, то настоящее веселье там можно устроить только по какому-нибудь особенному случаю»39.

Яна ценили не только за грамотные пространственные решения, но и за стилистическую гибкость. Если в Paramount он взял на вооружение глобальную эстетику ар-деко, то в открывшемся на другом конце города в 1935 году джаз-клубе Metropole Gardens Ballroom он создал интерьеры в стиле императорского Китая: у входа висел гигантский красный фонарь, а оркестр играл под фреской с резвящимися драконами.

Поскольку в период правления националистов китайцы продолжали наращивать средства и влияние, вскоре у отеля Cathay появился серьезный конкурент, принадлежащий местному капиталу. Cathay по-прежнему был самым высоким зданием на Бунде, но в 1934 году еще более высокий отель открылся на другом конце города, где Нанкинская улица проходит мимо Шанхайского ипподрома. Этот небоскреб был построен на деньги Объединенного сберегательного общества – ведущего финансового учреждения в китайских руках. Первые два этажа занимал банк, на девятнадцатом располагались помещения совета директоров компании, а все остальные были отданы под роскошный Park Hotel. Состоятельные китайцы танцевали и выпивали в танцзале Sky Terrace на 14-м этаже, откуда открывался отличный вид на когда-то недоступный им ипподром на другой стороне улицы. В эклектичном интерьере традиционные для Китая красно-золотые колонны поддерживали потолок в характерной манере ар-деко. Его украшала громадная фреска, воспевающая танцы эпохи джаза в образе свингующих музыкантов, окруженных парящими нотами.