Белая ночь - Дмитрий Вересов

— Да-да, Лесной Цветок, Пока Еще Не Опыленный. А я как раз индейский вождь — Шмель Опылитель, Гроза Тычинок.

— Ты говоришь пошлости…

— Это ты несешь пошлятину…

Лима Иволгин считал, что к девушке просто надо подойти и сказать:

— Девушка, скажите, пожалуйста, как вас зовут? Меня, например, Дима…

— Ложный Дима! Волгин, не забывай, что ты ложный Дима! — как всегда накидывался на него Сагиров.

— Костя, а ведь Волгин за счет своего имени может проскочить, — возражал Марков. — Начнет говорить, что его зовут Вадим, но домашние зовут его Дима. Девушка, конечно, скажет, что уменьшительное от Вадима — Вадик, потом скажет, что по паспорту она — Виктория. А родители называют ее Феклой, и пошло, и поехало…

— Да никуда это не поедет. Тут нужны оригинальные идеи…

Но чем больше спорили Кирилл с Костей, тем чаще им казалось, что Иволгин, в сущности, прав. В его варианте хотя бы присутствовали простота и естественность. Кирилл же в глубине души надеялся, что встреча с той самой, предназначенной ему судьбой, девушкой не потребует от него вообще никаких слов. Все произойдет само собой. Шли два человека навстречу, посмотрели Друг Другу в глаза, взялись за руки и пошли вместе по жизни.

Почти так и случилось. По крайней мере, девушка все говорила за него, даже скользкое продолжение северянинского стихотворения произнесла без смущения, с придыханием, внимательно глядя Маркову в глаза.

— «…Но кого же в любовники, и найдется ли пара вам?..»

Видимо, почувствовав, что это перебор, она вдруг сказала изменившимся, будто подтаявшим у трамвайной печки, голосом:

— А ведь через два дня Новый год. Вы где собираетесь встречать Новый год?

— Нигде, — ответил Кирилл. — Дома, наверное.

У меня через четыре дня последний экзамен.

— Государственный? — уважительно поинтересовалась незнакомка.

— Нет, последний в зимней сессии.

— А вы на каком курсе?

— На.., третьем, — зачем-то соврал Марков.

— А я в этом году поступала…

— В театральный?

— Да. Откуда вы знаете?

— Ваша внешность подсказала, — наконец Кирилл соорудил комплиментик.

— А где вы учитесь?

— В ЛИВТе, — увидев удивленно поднявшиеся брови, Кирилл пояснил:

— в Ленинградском институте водного транспорта. На судомеханическом. Буду плавать на судах смешанного типа, «река-море». Знаете, рейсы такие удобные и все с заходом в европейские порты. Любек, Гамбург, Марсель…

Его опять понесло в открытое море вранья, без всяких портов. Суда смешанного типа, «рекаморе»… Сам он — смешанный тип. Что только не смешалось в нем? И все какой-то хлам, чужие пошлости, а своего нет за душой ломаного гроша, вернее, в душе. Вот Женька…

— Девушка, скажите, как вас зовут? — спросил вдруг Кирилл совсем по-иволгински и еще добавил:

— Пожалуйста…

— Таня… А вас?.. Очень приятно. Кирилл, давайте встретим Новый год вместе. Я не очень нахальничаю? Может, вы подумали?.. Тогда ладно. У меня собирается хорошая компания. Клевые ребята. Не пожалеете. Что вам скучать с родителями, ведь вы такой симпатичный…

И глаза у вас такие грустные, как у Александра Блока. Я постараюсь вас развеселить… Что вам до этого экзамена? Вы же не первокурсник какой-нибудь, чтобы так бояться экзаменов… Ты тоже живешь в Купчино? Тем более, мы почти соседи… Значит, решено?..

Ровно в шесть часов вечера тридцать первого декабря в квартире Марковых раздался удивленный и растерянный голос Елены Викторовны:

— Кирюша, как же так? Ведь Новый год принято отмечать в семье. Скоро тетя Нина приедет с Михаилом Ивановичем, Люба с Павликом… Тебе же нравится играть с маленьким Павликом! Он такой забавный, тебе во всем подражает… Папа вот-вот приедет. Что я ему скажу?..

— Скажешь, что у меня комсомольско-молодежный Новый год, — отвечал из своей комнаты Кирилл. — Вынужден встречать его с комсоргом, профоргом и страшной дочкой декана. Скажи это ботинку. Он — карьерист, он поймет…

— Как ты называешь папу? Не стыдно?

— Карьеристом?

— Нет, ботинком. Не смей так говорить… Кстати, надень теплые ботинки. Куда ты в туфельках?

— Мам, тут недалеко. Я возьму бутылку «Шампанского» и пару банок из холодильника? Тут вон всего сколько — Михаил Иванович обожрется… А боти.., отец не закусывает…

— Возьми еще тарелочку холодца. Я сейчас тебе заверну. А ты присмотрись: может, она не такая страшненькая?

— Кто?

— Дочка декана.

— Какая дочка?.. Ах, да. Присмотрюсь, присмотрюсь…

На площадке Кирилл услышал звук приближающегося лифта. Все нормальные люди уже дома, шатаются по квартире в томительном ожидании курантов, а этот вот приближается, на лифте едет… Так ведь это отец! Он уже узнавал родителя по звуку подъемно-транспортного оборудования! Вот до чего дошло обостренное восприятие друг друга!

Лифт действительно остановился на его этаже.

Во время небольшой паузы между остановкой и открыванием дверей Кирилл пролетел два лестничных пролета. Ему казалось, что с каждым толчком ноги от бетонной ступени он приближался к свободе… «Свобода приходит нагая…» Чьи это стихи? Неважно. Важно, что нагая. Еще интересно, блондинка она или брюнетка? Если блондинка, то они поженятся, и он будет говорить в институте: «Моя жена… У моей жены… Для моей жены…» Не одному же Лехе Растамянцу хвастаться на перемене семейными скандалами.

Жаль, что ехать было недалеко — всего пару остановок. Еще жаль, что не было цветов. Потому что, когда человек идет с цветами, все сразу понимают, какой он счастливчик, что его ждет поцелуй или поцелуи, что в этот вечер у него будет.., у него все будет. Все у него будет, то есть даже больше, чем в этом случае думают. Большая жизнь, любовь, свобода… «Свобода приходит нагая…» Блондинка или брюнетка?

Дверь открыла хорошенькая брюнетка. Это у Зощенко, кажется, жених ни разу не видел невесту без шляпки. Но Кирилл сразу узнал Татьяну. У нее была стрижка на какой-то французский манер, с трогательной челочкой. Ангел улетел, но тот, кто остался, весело смотрел на застывшего в дверях Кирилла. Что он там загадывал? Женится, если она брюнетка? Да-да, он так и загадал, именно если брюнетка. Зачем ему себя обманывать? К тому же глаза, цвет волос, легкомысленная челочка не имели никакого значения по сравнению с ногами. Вот так он мог бы идти за нею далеко-далеко, долго-долго, глядя только на ее ноги, как на какие-то жизненные ориентиры. Жаль, что в купчинских квартирах такие короткие коридоры…

В большой комнате Кирилл совсем по-детски первой заметил елку. Она была украшена одними серебристыми шарами. Снизу — большими, как плафоны ночных светильников, повыше средними, величиной с теннисный мячик, а под самой макушкой — не больше пинг-понгового шарика. «Апофеоз…», — подумал Кирилл, но чего апофеоз, он, по своему обыкновению, не додумал. Его захватила другая мысль. Он представил себе сначала бесконечно большой серебристый шар, который вместил в себя все мирозданье, шар-абсолют, которому нечего было отражать.