Чертовы котята - Леена Лехтолайнен

Я взглянула на восток, пытаясь разглядеть академию, но она затерялась среди небоскребов. Круг замкнулся. Майк Вирту больше не был моим учителем, и теперь я не могла верить ему безоговорочно, как гуру. Ветер взъерошил мне волосы, и я вздрогнула, поняв, что осталась совсем одна. На Давида я не могла полагаться, даже не была уверена, что когда-нибудь увижу его снова. Транков стремился казаться моим союзником, но я не слишком доверяла ему. Лайтио заканчивал свой жизненный путь. Так что оставалась лишь я сама, Хилья Канерва Илвескеро, человек, которому я полностью доверяла и на которого всегда могла рассчитывать.

Я провела на башне часа полтора: смотрела на сверкающую внизу мозаику рекламы и автомобильных фар, на огни пролетающих самолетов, наблюдала за людьми вокруг. Влюбленные держались за руки и целовались, повернувшись к статуе Свободы, люди постарше фотографировались, чтобы разместить фото на «Фейсбуке». Надо быть внимательнее, мне совсем не улыбалось попасть в чей-нибудь объектив.

Бар в гостинице был еще открыт, я заказала двойную текилу и тарелку соленых орешков. Какой-то мужчина подошел ко мне с намерением поболтать, но я сказала, что хочу побыть одна. В постель я отправилась в районе часа, но, несмотря на выпитый алкоголь, долго не могла уснуть. В номере были герметичные окна, я лежала в абсолютной тишине, чувствуя полное одиночество. Мне приснилось, что я плаваю в темной ноябрьской воде, и внезапно вокруг начал образовываться лед, сковывая все сильнее. Я старалась выбраться, кричала, звала на помощь, но рядом никого не было. Проснулась в холодном поту. Часы показывали шесть утра. Сварила чашку кофе и отправилась в парк на пробежку.

День прошел в привычном режиме: ходила с Юлией по магазинам и таскала за ней сумки. Майк был прав: этими занятиями я просто убивала свой профессионализм. Когда Юлия вернулась в гостиницу, чтобы привести себя в порядок перед приездом отца, я улизнула в Музей современного искусства. Я не собиралась внимательно знакомиться с экспонатами, мне лишь хотелось еще раз взглянуть на портрет бородатого мужчины, похожего на дядю Яри. Дядя не носил бороды, но у него были такие же обветренные щеки и похожий овал лица. И синяя фуражка, правда, без надписи «Postes vaan Hankkija». Мари Хиггинс всегда восхищалась Ван Гогом, и однажды я едва успела отобрать у нее нож, которым она, будучи под кайфом, собиралась отрезать себе ухо. Она утверждала, что видит мир так же, как и великий художник, и даже пыталась рисовать, подражая его манере, но выходило у нее всегда что-то совершенно невразумительное.

Насмотревшись на портрет, я остановилась возле полотна «Звездная ночь», которое, по мнению Мари, было лучшим из всего созданного человечеством. Краски были нанесены с таким чувством, что было сложно разобрать, ярость или страсть испытывал художник при создании картины. Наверное, Мари могла бы разъяснить мне, что двигало его кистью, но ее уже не было на этом свете.

Иван Гезолиан сидел в вестибюле гостиницы, развалившись в кресле. Я попыталась проскользнуть незамеченной, но безуспешно.

— Добрый вечер, Хилья! — крикнул он мне в спину.

Пришлось обернуться и поздороваться. Он крепко сжал мою руку, я ответила тем же. Леша топтался у окна, разминая в руках сигарету. В гостинице курить было запрещено, поэтому он буркнул что-то невразумительное, увидев меня, и вышел на улицу.

— Почему ты не с Юлией? — удивился Гезолиан.

— Она устала целый день ходить по магазинам и решила отдохнуть в номере. И к тому же ей не нравится постоянно быть под присмотром.

— Нью-Йорк — опасный город. Леша отвезет нас на ужин. Если хочешь, можешь пойти с нами. Или Юлия пообещала тебе свободный вечер?

Мы с Юлией еще не обсуждали планы на остаток дня, но мысль о свободном вечере мне понравилась. Можно забежать на Мортон-стрит и взглянуть на мое старое жилище.

Сейчас в квартире живет племянник Мари, Адам Бейтс, который обещал подарить мне что-нибудь из ее картин на память. Хотя, может, будет уже поздно идти в гости.

— Я хочу как-нибудь найти время и обсудить то предложение, о котором упомянул по телефону. — Гезолиан пристально взглянул мне в глаза. — Так что давай встретимся в баре гостиницы попозже вечером. Я сообщу, когда освобожусь, дай мне свой номер.

— Вы можете оставить мне записку у портье.

— Хорошо, тогда я возьму твой телефон у Юлии, — улыбнулся Гезолиан, словно охотник, который уверен, что жертва никуда не денется.

— Разумеется.

Я отвернулась, но этого явно не следовало делать. Гезолиан схватил меня за плечо.

— Не надо торопиться. Если я велю Юлии выгнать тебя, она сделает это, не задумываясь. Ты же прекрасно знаешь, что у меня много друзей, которые по первому намеку рады сделать что угодно. Так что, если хочешь добиться в жизни успеха, со мной лучше не ссориться.

Гезолиан отпустил меня и слегка подтолкнул вперед. На плече, похоже, останутся синяки. Гезолиан воображал себя крутым, но я знала, что Давиду удалось обвести его вокруг пальца. Почти наверняка его будущее предложение касается Давида, и оно мне заранее не нравилось.

Юлия не захотела, чтобы я сопровождала ее на ужин, и сморщила свой красивый носик, узнав, что туда пойдет и Леша.

— Пусть он сидит за другим столиком. Я хочу пообщаться с папой без лишних ушей.

Уж конечно, папа исполнит ее желание. Юлия ушла, я осталась стоять у окна, наблюдая за огоньками в Центральном парке. Старый номер в квартире на Мортон-стрит не работал, в справочной сообщили, что никакой Адам Бейтс там не живет. Я прогулялась пешком до станции «Сорок вторая авеню» и доехала до Кристофер-стрит. В окнах трепыхались радужные флажки: здесь проходил фестиваль сексуальных меньшинств. На углу открыли вегетарианский суши-бар. Если бы со мной сейчас была Моника, она непременно затащила бы меня туда поужинать.

Дверь моего бывшего дома на Мортон-стрит оказалась заперта, возле звонка висела табличка с фамилией «Бейтс». Я позвонила, никто не ответил. Судя по другим табличкам, соседи тоже поменялись. Хотелось есть, и я решила зайти поинтересоваться, что такое вегетарианские суши.

Заказала сет суши и бутылочку розового саке. Еда мне понравилась. Если бы я не знала, что это сделано из тофу и овощей, ни за что не догадалась бы. Уходя, захватила для Моники проспект заведения.

Когда я вышла на улицу, на телефон пришло сообщение от Саары Хуттунен. «Мы с Ваномо собираемся на Пасху в Хельсинки. Сможешь встретиться с нами? Мы остановимся у моего двоюродного брата в Кяпюля».

Я ответила, что непременно встретимся, хотя понятия не имела, отпустит ли меня Юлия. Хорошо, что Саара с Ваномо на Пасху уедут из Туусниеми. Следующее сообщение пришло с номера Юлии. «В 23.00 в баре гостиницы». Я решила немного прогуляться, чтобы выветрить запах саке: при встрече с Гезолианом следует быть в хорошей форме.

Еще раз вернулась к двери Бейтса и позвонила. Снова тишина. Бросила в почтовый ящик записку, что пробуду в Нью-Йорке еще две ночи, и оставила адрес гостиницы.