Триумф стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

– Не стану вас обманывать, Шарп, он прав. Полман говорил правду. Здесь, – он махнул рукой в сторону опускавшегося за горизонт солнца, лучи которого проникали в лачугу сквозь щели в ветхой стене, – правит не закон, а сила. Солдата за службу здесь вознаграждают золотом. Солдата, подчеркиваю, но не честного крестьянина или трудолюбивого торговца. Княжества жиреют, а люди хиреют, но ничто не мешает вам поступить к этим князьям на службу. Ничто, кроме клятвы, данной королю.

– Но я-то здесь, – напомнил не без обиды Шарп. – Я с вами.

– Да, вы здесь. – Маккандлесс закрыл глаза и застонал. – Боюсь, лихорадка все же возвращается. А может, и нет.

– Что будем делать, сэр?

– Делать? Ничего. С лихорадкой поделать ничего нельзя. Надо просто потерпеть неделю.

– Я говорю о том, сэр, что вас бы надо как-то доставить в армию. Если хотите, я мог бы отправиться в Аурангабад, узнать, нельзя ли как-то подать весточку.

– Не зная языка, вам там нечего делать, – сказал Маккандлесс, после чего умолк на пару минут. Нас найдет Севаджи, – продолжил он. – Новости в этой стране распространяются далеко, и в конце концов он что-нибудь пронюхает. – Полковник снова замолчал. Шарп подумал, что он уже уснул, но тут шотландец покачал головой. – Судьба... Этот лейтенант Додд сведет меня в могилу.

– Мы схватим Додда, сэр. Обещаю.

– Надеюсь. Надеюсь и молюсь. – Полковник указал на седельные сумки в углу хижины. – Не поищете мою Библию, Шарп? И, может быть, почитаете немного, пока еще не совсем стемнело? Что-нибудь из Книги Иова.

Для полковника начались дни лихорадки, а для Шарпа дни полной изоляции. Может быть, война уже закончилась победой или поражением? Может быть, случилось что-то еще? Новости просто не доходили до жалкой лачуги, приютившейся под защитой чахлых, тонколистных деревьев. Чтобы не оставаться без дела, он расчистил старую канаву, пересекавшую участок вдовы с юга на север, вырубил разросшийся кустарник, истребил змей и перекопал землю. Наградой стал жиденький ручеек, робко заструившийся по дну канавы. Передохнув, Шарп нашел другое занятие: перебрал крышу, заменив старые листья свежими и скрепив их длинными отростками. Голод напомнил о себе урчанием в пустом желудке. Продуктов у вдовы было мало, так что рассчитывать приходилось только на оставленное Полманом зерно и горстку сушеных бобов. Работая, Шарп раздевался по пояс и за несколько дней загорел так, что кожа не отличалась по цвету от коричневого ложа мушкета. Вечерами он играл с детишками, строил для них форты из песка, а они обстреливали их камнями. Однажды, когда какой-то бастион не поддался "артиллерии", Шарп подорвал его "миной", на устройство которой ушло три патрона.

За Маккандлессом Шарп ухаживал как мог: вытирал ему лицо, читал Библию и поил растворенным в воде порохом. Он не знал, помогает порох или вредит, но все бывалые солдаты клялись, что лучше пороха средства от лихорадки нет, а потому сержант регулярно вливал в горло полковнику по ложке горькой смеси. Больше всего его беспокоила рана. Однажды, когда он, следуя инструкции швейцарца, смачивал повязку, подошедшая вдова робко отстранила его и, сняв старую, наложила свежую, предварительно обмазав рану отваром собственного приготовления. В отваре присутствовали мох и паутина, и Шарп испытывал некоторые сомнения относительно его целебных свойств, но по прошествии первой недели состояние раны, по крайней мере внешне, не ухудшилось, а в минуты облегчения полковник даже утверждал, что болит не так сильно.

Расчистив канаву, сержант взялся за колодец. Смастерив из рассыпавшегося деревянного ведра черпалку, тщательно выгреб со дна мерзко пахнущую грязь и посыпал его песком. Все это время его не оставляли мысли о будущем. Шарп знал, что майор Стокс с радостью примет его на склад, но понимал также, что рано или поздно полк вспомнит о нем и вернет в строй. А значит, он снова попадет в роту капитана Морриса и продолжит службу с сержантом Хейксвиллом, при мысли о которых сержанта передергивало от отвращения. Может быть, майор Гор разрешит перевестись в другую роту? В полку поговаривали, что полковник неплохой парень, не такой закрытый, как Уэлсли, и это позволяло надеяться на лучшее, но все же Шарп снова и снова возвращался к предложению Полмана. Не ошибся ли он, отказавшись вступить в его армию? Лейтенант Шарп, повторял он вслух. Лейтенант Шарп. Звучит неплохо. А почему бы и нет? В такие минуты сержант представлял, как вернется в приют на Брухауз-лейн. На голове треуголка, на боку сабля, на мундире галуны, на сапогах шпоры. Он вернется, и тогда каждый из тех ублюдков, что обижали мальчишку Дика Шарпа, получит по заслугам. За каждую плеть им воздастся десятикратно. Вспоминая побои и издевательства, он чувствовал, как поднимаются в душе злоба и ненависть, и еще сильнее взрывал землю самодельной черпалкой, избавляясь от гнева через работу и пот.

Однако во всех этих мечтах он ни разу не вернулся на Брухауз-лейн в белом, пурпурном или каком-то другом, кроме красного, мундире. Никто в Британии слыхом не слыхал ни о каком Энтони Полмане, и какое кому будет дело до того, что мальчонка из трущоб Уоппинга получил офицерский чин в армии магараджи Гвалиора. С таким же успехом можно объявить себя полковником Луны – всем будет также наплевать. Нет, если он не появится в красном мундире, на него никто и не посмотрит, его назовут хвастуном и выскочкой. Только красный мундир заставит их считаться с ним, принимать всерьез, потому что каждый увидит – Дик Шарп стал офицером в своей армии.

Однажды вечером, когда по новой крыше вдовьей хижины барабанил дождь, а полковник, сидя на кровати, клялся, что лихорадка проходит и он скоро встанет на ноги, Шарп спросил Маккандлесса, как можно стать офицером в британской армии.

– То есть, сэр, я знаю, что это возможно, – неуклюже пояснил он, – потому что мистер Девлин, например, поднялся из рядовых. До службы пас овец, а когда я его увидел, он был уже лейтенантом.

И лейтенантом, скорее всего, умрет, подумал Маккандлесс. Отчаявшимся, озлобленным стариком. Впрочем, вслух полковник ничего такого говорить не стал. Он вообще не говорил ничего довольно долго. Легче всего было бы оставить вопрос без ответа, прикрыться приступом лихорадки и спрятаться под одеялом. Маккандлесс понимал, что стоит за вопросом Шарпа. Большинство офицеров только посмеялись бы над честолюбивым сержантом, но полковник не был зубоскалом. При этом он знал, что человека, вознамерившегося перебраться из солдатской гущи в офицерскую столовую, поджидают два больших разочарования: разочарование неудачи и разочарование успеха. Первое более вероятно, поскольку вещи такого рода, как назначение на офицерскую должность бывшего рядового, случаются крайне редко. Но даже и те, кому удавалось совершить прыжок, не чувствовали себя счастливчиками. Им недоставало образования, полученного другими офицерами, не хватало манер и, самое главное, уверенности. В офицерской среде таких обычно недолюбливали и ставили на хозяйственные должности, считая, что им нельзя доверить руководство людьми в бою. Отчасти подобное недоверие было оправданно, потому что солдаты не питали теплых чувств к тем, кто вышел из их же рядов. Ничего этого Маккандлесс говорить не стал, полагая, что Шарп слышал подобные аргументы десятки раз и знает их наизусть.