Живые тридцать сребреников - Петр Ингвин

Мира не столько понимала, сколько просто внимала. Каждое слово было откровением, чей смысл постигался с задержкой, через осмысление сердцем.

Вик видел, что с ней происходит. Он заговорил о Сергее:

— Вы с мужем — одна плоть, ты должна любить и почитать его. Любовь к одному — часть большой любви ко всем. Бог есть любовь. Сергей — твой единственный мужчина, твой муж, и как мужчину ты должна любить его и только его. В то же время, помни великие слова: «Возлюби ближнего своего». Вдумайся в них, пойми их не умом, а сердцем. «Если раздам все имение мое, а любви не имею — нет мне в том пользы». Любовь выше правил. Она выше всего. Главное — это не перепутать любовь и «любовь». Тот, кто любит всех, лучше всех сможет любить одного, потому что любовь к одному без любви ко всем — это не любовь, а чистой воды эгоизм. Ищущий плотского наслаждения не может любить другого, на самом деле он любит только себя. Любовь и эгоизм — понятия взаимоисключающие.

Так для Миры началась новая жизнь — жизнь с Богом и в Боге. Каждый день приносил новые знания и открытия. Теперь Мира знала, что в мире ничего не происходит напрасно. Одни события происходили, чтобы вернуть на нужный путь, другие были призваны научить.

Оказалось странным, что не обряд и сам факт крещения оказали на нее влияние, не слова Вика и не новые знания. Однажды ночью она проснулась и словно прозрела. Как же все просто. Душа бессмертна, а земная жизнь — лишь краткий миг, это экзамен на то, что можно дать этой личности в будущей жизни.

Мир менялся в глазах, все становилось на свои места. И все становилось проще. Мир — прост, это человек сделал его сложным, чтобы не видеть главного. Потому что главное требует внутренней работы, а людям это не нравится.

В моменты единения со Всевышним появлялось упоительное ощущение безмятежного счастья и свободы, которой никто не может отнять, осознание предельной защищенности, потому что сам Бог взял за руку и ведет к необычайной, ведомой лишь Ему цели. Это неповторимое состояние не передавалось словами и не выражалась знакомым набором эмоций. Чтобы ощутить, требовалось верить.

Язык не поворачивался назвать отца Виктора, как прежде, просто «Вик». Впрочем, про себя Мира иногда позволяла эту дерзость. К тому же, ей больше нравилось мягкое домашнее обращение «батюшка». Батюшка Виктор дал ей контакты двух христианок, встречи с ними еще больше обогатили знаниями традиций и смысла вероучения.

Сергей заметил произошедшие в ней перемены. Он ничего не сказал. Она вела себя, как подобает примерной жене, хотя и сетовала, что для полноты счастья необходимо венчаться. Для этого Сергею требовалось креститься. Он пообещал сделать это в Столице.

Сергею принадлежало тело, а душа — Богу. Мира не могла себя пересилить. Сергей был правильным, серьезным, страстным, заботливым, безмерно любящим, но он был не Вик. Точнее, не батюшка Виктор. Точнее… Прежний Вик — в виде олицетворения девичьих грез — ушел в прошлое, он не мог быть ее мужчиной, потому что ему пришлось бы рушить чужую семью, а это было невозможно.

Мысли иногда возвращались к Вику, Мира гнала их поганой метлой. Думать надо о Сергее.

Она думала. Если Сергей уверует, они сольются в едином порыве, вознесутся душами в неописуемые небеса, потому что муж и жена — одна плоть.

* * *

Переезд в Столицу дал много впечатлений глазам, при этом на душе царило спокойствие. Повеселило и одновременно опечалило появление Амелии в новом образе — бедняжка мечтала привлечь внимание Сергея похожестью на Миру. Нужно помолиться за нее, пусть и она обретет счастье — хоть какое-нибудь.

Как жаль, что большинство людей слепы.

С Сергеем было трудно. Он не понимал очевидного, истина еще не открылась ему, вопросы о религии поражали наивностью:

— Почему Бог допускает власть государства над людьми, это же прямое подавление их свободы?

— Государство и власть — не для постройки рая на земле, а чтобы не допустить ада.

Сергей кивал, но понимал ли?

— Хорошо, — говорил он, — а что скажешь о неверующих и, к примеру, иноверцах, которые жили и живут не по твоим религиозных правилам, а просто по совести. Они правильные, честные, добрые, не совершают плохих поступков, всем помогают. Окружающие их любят и уважают. Им приготовлено место в аду?

«По твоим» — резануло ухо. Сергей вроде бы рядом, но как же он далеко.

— А ты взял бы их в рай?

— Конечно.

— Почему же думаешь, что у Бога милосердия меньше, чем у тебя?

Он соглашался и отворачивался — так заканчивался любой разговор. Время Сергея еще не пришло. Для этого ему дана Мира — быть рядом, и тогда, возможно, однажды его глаза откроются.

«Они жили долго и счастливо и умерли в один день» — звучит красиво, это волшебная мечта любого, она закладывается с раннего детства. Правда в том, что этим все не ограничивается. Это начало пути. Но знания о пути большинство людей считает сказкой.

— Креститься может любой человек? — спрашивал Сергей, чтобы лучше разобраться в событии, которое предстояло.

— Парадокс церковных таинств — в том, что к ним можно приступать с любыми намерениями, только не принимать насильно. Пусть даже Крещение останется ничего в жизни не меняющим красивым обрядом, таинство все равно свершится.

Следующий день рождения Мира будет праздновать не по дате физического рождения, а по дню ангела — когда она родилась по-настоящему. Хорошо бы, чтобы Сергей тоже это понял. Лучше всего, чтобы понял не умом, а сердцем.

Вечером после учебы Мира отправилась по привезенному с собой адресу. Адрес она держала в уме, о нем не следовало знать даже Сергею. Официальные публичные отправления культа в Столице и большинстве миров запрещены, и на литургию христиане собирались у кого-нибудь на дому, а в других случаях обращались лично к священнику — дальше он сам решал, как лучше поступить. Чтобы не злить власти и не попасть под каток комиссии по здоровью, в инфомире священники звались просто по именам, при разговорах с посторонними внешне не отличались от обычных граждан, мнение свое при непосвященных не высказывали. К посвятившим жизнь вере в Столице относились как к Матвею Блаженному на Калимагадане — принимали за неопасных психов. Христиане — одна из самых мирных религий, истинно верующий не пойдет ни на преступление, ни против власти. Крестовые походы, инквизиция, охота на ведьм — все это осталось в далекой древности, когда христианство зачем-то взяло на себя обязанности светской власти, как законодательной, так и исполнительной. Эти перекосы совершались фанатиками, нашедшими в религии выход пагубным наклонностям и внутренним комплексам. Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно, а люди несовершенны. Бесчинства прошлого творили прикрывавшиеся верой люди, а не религия. Вере власть не нужна. Если верующий заговорил о власти, значит, он неверующий, любовь и эгоизм несовместимы.

Выводы из давних событий сделали как власти, так и христиане, с тех пор установилось мирное сосуществование — каждый не лез в дела другого. Христиане руководствовались формулой «Кесарю — кесарево», а власти следили, чтобы христиане этого не забывали.