Клуб грязных девчонок - Алиса Валдес-Родригес

К тому же, если верить закону, выбор за Фатсо, а не за мной. В Массачусетсе до сих пор считается неправомерным владение кошками, поскольку парни, повесившие множество девчонок, полагали, что кошки – это что-то вроде людей[131]. Так что я владею Фатсо нелегально. Она сделали из меня свою рабыню. Я должна гордиться – по крайней мере я хоть кому-то нужна. Я вычистила ее последнюю порцию и снова побрызгала «Лисолом». Вода наконец нагрелась, я отдернула занавеску душа (такую же красивую и красную, как коврик на полу) и перевела переключатель.

Потом разделась и секунду глядела в зеркало на свое лицо по другую сторону раковины – больное, одутловатое и усталое. Я выглядела старой, толстой и глупой. Разве можно за пятнадцать минут настолько отмыться, чтобы произвести впечатление на такого красавчика, как Амаури? Ты же видела, какие у него девчонки. Их выгнали из одиннадцатого класса школы, и они способны посвятить все свое время бритью ног и подкрашиванию губ. С какой стати ему обращать внимание на болезненного вида дурынду с растрепанными волосами и к тому же в очках? У меня появилась теория: я работала в газете больше трех лет и стала казаться танцующим трупом с видео Майкла Джексона. Газеты – это фабрики, хотя и считают, что они обычные конторы. Каждый вечер, когда начинают работать печатные станки и из всех сопел брызжет на бумагу краска, здание сотрясается. Естественного света нет нигде: люди сидят в огромном складском помещении и пялятся в компьютеры. Никто не выглядит так отвратительно, как газетчики.

– Меня от тебя воротит, – сказала я себе. – Ты такая страшная.

Время. Идет. Ванная. Вращается.

Я поймала себя на том, что строила себе рожи, а вода из душа в это время разбегалась по полу. Все-таки я напилась. Я себе это говорила? Кажется, да.

Долго ли я так простояла? Не знаю. Звенел ли дверной звонок? Не могу сказать – слишком громко плескалась вода. У меня не так много времени. Чем же я занимаюсь? Реву и оскорбляю себя.

Я рассмеялась и, встав под душ, начала долгий девичий процесс обретения сексуальности. Вы знаете, о чем я говорю – не притворяйтесь, что не понимаете. Бритье, умывание, скобление и опять бритье, высушивание, увлажнение, сбривание пропущенного на левой голени волоска и сплошное притворство, что не больно, если порежешься. Затем распыление повсюду дезодоранта, чтобы благоухать свежестью. Вькюр бархатного торчащего бюстгальтера и чего-нибудь завлекательного из гардероба, в чем, как ты надеешься, выглядишь не особенно толстой. Черный цвет подходит тебе лучше всего. Леггинсы и свитер из «Лимитед»[132]. Чтобы не показалось, будто ты из кожи вон лезешь. Но это еще не все. Предстоит заняться головой. Тем, что снаружи, а не тем, что внутри. (Внутри – это безнадега.) Заворачиваешь свои волосы в полотенце, чтобы не мешали, и втираешь крем, который будто бы уничтожает морщины, хотя доподлинно знаешь, что это враки. (Почему мне никто не сказал, что я состарилась в двадцать с небольшим?) Затем наносишь крем под пудру, тон, крем вокруг глаз, тени, обводишь контур, выщипываешь брови, вновь заполняешь пустоты черной пудрой, подмазываешься карандашом для глаз. Разеваешь рот и приступаешь к туши для ресниц и бровей. Посмотрела бы я, как вы справились бы с тушью с закрытым ртом. Затем переходим к губам: контур, цвет, сжимаем губы вместе и оставляем пятно на ткани. Теперь поверх всего прочего пудра, чтобы, как говорится, скрепить воедино. Извлекаем волосы из полотенца, сушим феном минут пять, берем большую круглую щетку и проходимся по каждой маленькой пряди, которых не меньше сотни, – чтобы не завивались, были прямыми, блестели, в общем, выглядели «естественно». Я придала волосам некую португальскую курчавость. Быть девушкой – это все равно, что уход за садом в передаче на Пи-би-си.

Изучив законченный продукт в зеркале в полный рост в спальне наверху, я пришла к заключению, что при правильном освещении под правильным углом выгляжу не так дурно, как привыкла считать. Элизабет и остальные sucias постоянно мне твердят, будто я хорошенькая, и требуют, чтобы я перестала думать о себе плохо. Наверное, они правы. Однако если приходится прикладывать столько усилий, чтобы казаться смазливой, значит, ты вовсе не симпатичная.

Красотки не складывают грязную одежду в шкафу. У меня такие же платья, как у других sucias. Но я сама стираю и глажу их, считая, что не могу позволить себе сухую чистку. И оттого они приобретают разные оттенки в различных местах. Одежда начинает вонять какой-то странной химией, потому что ее не положено гладить. Я пыталась нейтрализовать запах духами. Вообразите эту убийственную мешанину плюс кошачьи волосы и ненормальный аппетит. Свадьба расстроилась. Я жду наркодельца.

Неудачница.

Я поднялась наверх, сложила тарелки в посудомоечную машину, смахнула крошки со стеклянного обеденного стола, подобрала обрывки фотографий и швырнула в мусорное ведро под раковиной. Так. Все. Готова к любви.

Хотя нет, подожди. Он доминиканец, с острова. Должен любить латиноамериканскую музыку. Я проглядела свою коллекцию компакт-дисков, отставила в сторону Майлза Дэвиса и Мисси Эллиот и отобрала меренгу. Ребятам вроде него наверняка нравятся такие вещички. Меренга. Ольга Таньон. Поставив компакт-диск в стереопроигрыватель, я села на диван и стала ждать. Я уже упоминала, что наклюкалась. Черт с ним, с Эдом, и с его головой в оспинах – я ненавижу его. Я набрала номер Эда, а когда он ответил, положила трубку. И так четыре раза. Потом опять разревелась и позвонила Уснейвис. Сказала, что хочу убить Эда, и спросила, где можно нанять киллера.

– Тебе нужно кофе, mi'ja, – перебила она меня хриплым со сна голосом. – Пойди выпей кофе, ложись в постель, отдохни, sucia. Завтра поговорим.

– Я только о нем. У него такая большая голова, что все легко – промахнуться невозможно.

Уснейвис вздохнула.

– Амаури у тебя?

– Нет.

– Отлично. Этот тип опасен. Опасность тебе ни к чему. Ты должна больше любить себя, дорогая.

– Эврика! Амаури-то и может застрелить его!

– Спокойной ночи, mi'ja. Ложись в кровать. Утром поговорим. Только не делай никаких глупостей.

А через пять минут глупость явилась в кожаной куртке собственной персоной.

Раздался дверной звонок. Я вытащила из ящика несколько кухонных ножей и стала бегать как ненормальная по квартире, рассовывая их в каждой комнате в удобные потайные места: между диванными подушками, под матрас на пружины, среди скомканных полотенец, в ящик для белья. Так, на всякий случай. В последний раз покрутила перед зеркалом задницей, тряхнула волосами. Свет, мотор, начали! У меня, должно быть, началась овуляция.

Я нажала на кнопку домофона, открыла ему и стала ждать, когда он найдет меня на втором этаже. На Амаури были та же белая в зеленую клетку рубашка, кожаная куртка и брюки цвета хаки. На ногах – тимберленды. И хотя с момента моего воспарения в баре я превратилась в пьяную женщину, он выглядел точно так же. Даже лучше. Амаури не шел – крался. Был уверен в себе и рад меня видеть. Свой парень.