Гром над городом - Ольга Владимировна Голотвина

народу. Неловко будет перед зеркалом вертеться, людей смешить.

– А сегодня в театре никого нет, – вспомнила Джалена. – Плотники вечером уйдут, а мы как раз вечером вернемся в город.

– Ух ты, – удивился комик Пузо, – прямо набег задумали!

– Эй, барышни, – удивился Мирвик, – а ничего, что театр будет заперт?

– Эй, поэт с метлой, – передразнила его Джалена, – а ничего, что с нами Бики? А у Бики все ключи!

– Ну как нарочно Безликие всё устроили, – восхищенно протянула Гиранни.

И вся компания дружно напала на растерявшегося Бики. Его называли нежными словами, взывали к его доброму сердцу, подкупали деньгами и обещали прикрыть от гнева Раушарни, если тот узнает об этой невинной проказе, хотя с чего бы ему узнать?

Бедняга трепыхался, пытался возражать, но видно было, что его сопротивление долго не продержится.

* * *

В набег на пустой театр отправилась вся компания.

Кроме Авиты. Прямо в порту «лиса» заявила, что ей надо в Дом Стражи. Наскоро со всеми распрощавшись, она исчезла. Да еще «воин» Афтан, сам чувствуя, что перебрал, отстал от прочих.

Может быть, остальные мужчины тоже охотно отказались бы от затеи с париками, но девушки запричитали в пять жалобных голосов – и в результате оказались у дубовой двери театра. И Бики уже звенел ключами, приговаривая, как ему влетит завтра от Раушарни.

Здание театра, пустое и мрачное, быстро сбило всей компании веселое настроение.

Бики взял из стоявшей у входа железной подставки факел и выбил искру на промасленную ветошь. Все пошли сквозь полумрак, в котором метались тени. Даже комик Пузо притих, а с Заренги слетел хмель.

Впрочем, когда через боковую дверь они вошли в коридор, темнота отступила: в конце коридора было зарешеченное окно, а на улице еще не совсем стемнело. Тревога сменилась облегчением. Молодежь с удовольствием узнавала знакомые двери в гримерки главных артистов труппы. Арчели и Гиранни наперебой выясняли, есть ли в кладовой зеркало и хватит ли там света. Мирвик заверил их, что зеркало есть, а если не хватит света, можно открыть дверь на балкончик.

Тут выяснилось, что ключ не влезает в скважину.

«Пришельцы» захлопотали у двери – и выяснили, что в скважине изнутри торчит второй ключ.

Актеры тут же сообщили «золотой молодежи», что второй ключ есть только у Раушарни.

Мысль о том, что грозный трагик зачем-то заперся в каморке, порядком напугала актеров. Даже при свете факелов было видно, как побледнели актрисы, а красавчик Заренги спрятался за широкую спину комика.

А Шеркат – ему-то чего бояться? – грохнул в дверь кулаком и во все горло потребовал, чтобы Раушарни отворил дверь и впустил гостей. Не получил ответа – и поднял такой шум, что эхо раскатилось по всему театру.

Из-за двери никто не отозвался.

Зиннибран предположил, что Раушарни пьян. Но Милеста напомнила, что «хозяин театра» никогда не позволял себе так напиваться. А если ему вдруг стало плохо? И нужна помощь?

Шеркат собрался ломать дверь. Но Мирвик сказал, что, если ему дадут заколку для волос, он повернет и вытолкнет ключ.

Гиранни тут же вытащила из прически заколку, а Милеста не сумела сдержать нервный смешок: весь театр знал про воровское прошлое Мирвика.

Стоя на коленях у двери, Мирвик умело и точно провернул заколку в скважине – и за дверью стукнул об пол упавший ключ.

Шеркат распахнул дверь – и застыл на пороге.

Всем взорам предстал лежащий на полу Арризар, «младший кузен-Лебедь». Застывший взор его был устремлен вверх, на лбу и виске запеклась кровь.

Шеркат шагнул через порог, рухнул на колени возле тела брата, тронул шею, ища «жилу жизни».

Когда он поднялся на ноги и обернулся, все отшатнулись – таким страшным, исказившимся от горя было его лицо.

Но голову Шеркат не потерял. Тут же принялся распоряжаться хриплым, но твердым голосом. Отправил Заренги за стражей, а комика послал за лекарем: хоть помощь уже и не нужна, но осмотр положено сделать. Зиннибрану поручил женщин: их надо было увести на улицу и успокоить. Мирвику и Бики велел встать у главного входа, никого не впускать и не выпускать. Лейчара и Райши-дэра попросил покараулить у черного входа.

Все беспрекословно подчинились простым и понятным распоряжениям, которые к тому же отдавал ближайший родственник несчастного Арризара.

Только Лейчар, прежде чем идти к черному ходу, спросил:

– Но дверь была закрыта изнутри! А на балконной двери был задвинут засов, тоже изнутри, я сам видел! Как такое могло случиться?

– Я тоже видел, что засов задвинут, – угрюмо кивнул Шеркат. – А как такое могло случиться – это пусть выясняет стража. И пусть только посмеют не разобраться, клянусь памятью Первого Лебедя!

* * *

Уже темнело, когда «лисы» вернулись с облавы.

Их усатого соратника-«краба» еще во дворе перехватил командир третьего десятка и с ходу облаял беднягу: где, мол, его демоны весь день носят? Ларш успокоил гневного десятника, объяснил, что увел его подчиненного – нужна была срочная помощь. Десятник успокоился, глянул на связанную добычу и вместе с Ларшем посетовал на то, что лесные разбойники обнаглели: лезут в город, хотя в Аршмире и без них сволочей предостаточно.

А тут и Авита подоспела. Тоже глянула на добычу, еще не запертую в клетки, всплеснула руками – и давай браниться! Почему, мол, у пойманного разбойника расквашен нос? Как теперь ей, Авите, прикажете эту корягу рисовать – с распухшим носом, да? А потом нос заживет, рисунок будет непохож... Если уж парням так хочется кого-нибудь отлупить, так били бы Щеголя, его портрет давно лежит у Авиты в папке, а с новым «гостем» так зачем?

Ларш с ухмылочкой сообщил, что он тут ни при чем. Разбойника разукрасила ее драгоценная Июми, с нее и спрос.

Авита тут же уняла гнев и заботливо спросила Июми: не обижали ли ее, бедную, эти грубияны и мужланы.

Июми ответила, что день прошел отменно, она отлично повеселилась, а на обратном пути ее угостили пирожками. И сразу начала выспрашивать: о каких рисунках шла речь? Старшая сестра умеет рисовать? Значит, она – жрица? Ведь рисунок – это священная вещь, особенно если на стене пещеры...

Ларш пообещал, что завтра Июми сама увидит, как делаются рисунки для стражников. Именно завтра, потому что сейчас Алки отведет этих красавчиков в подвал, пусть их запрут в клетки. В холодке за ночь нос у лесной коряги, может, и