За горами – горы. История врача, который лечит весь мир - Трейси Киддер

А ведь МЛУ-ТБ составлял лишь часть огромной проблемы в мировом здравоохранении. Над новым тысячелетием нависли ТБ и СПИД. Если добавить в прогнозы пандемию малярии, становится ясно, что мир находился на грани таких бедствий, каких не видел несколько столетий, со времен чумы в Европе и почти полного уничтожения коренных народов Южной и Северной Америки. Похоже, Хайатт имел в виду, что Фармеру следовало бы целиком посвятить себя битве с этими напастями, причем на уровне, соответствующем их размаху. “Шесть месяцев в году Пол лично ведет прием пациентов в Гаити. Употребить бы это время на большую программу по лечению больных ТБ в тюрьмах России и других восточноевропейских стран, или на искоренение малярии во всем мире, или на СПИД в Южной Африке… Какая разница, чем бы он ни занялся, это точно будет важно. Вы только посмотрите, чего он достиг, потратив лишь часть своего времени на МЛУ-ТБ! Посмотрите, как работают его способности и политическая хватка! Я пытался убедить его ограничиться в Гаити ролью консультанта и как можно больше времени уделять глобальным проектам”.

Фармеру уже исполнилось сорок, и он занимал достаточно высокое положение, чтобы действовать так, как мечталось Хайатту, – на чисто административном уровне. У него сложилась блестящая репутация в академических кругах. Ему вскоре предстояло занять постоянную профессорскую должность в Гарварде. В очереди кандидатов на престижные премии по медицинской антропологии он стоял среди первых – некоторые коллеги уже поговаривали о том, что он “дал новое определение” этой дисциплине. Что до статуса в клинической медицине, Фармер стал одним из тех врачей, кого медицинские университеты США и Европы приглашают читать лекции, на которые сбегается весь кампус. Даже бригемские хирурги недавно попросили его прочесть им лекцию – особая честь, какой нечасто удостаивается простой терапевт. Кроме того, Фармер входил в несколько советов по международному здравоохранению, и к его мнению прислушивались. Но он явно не собирался отказываться от каких-либо направлений своей работы, в том числе от личного приема пациентов в Гаити.

Но это вовсе не означает, будто Фармер не желал всеми силами способствовать избавлению мира от нищеты и болезней. Просто у него были собственные представления о том, как этого добиваться. На самом деле он, наверное, был единственным человеком, точно знавшим, что надо делать. Однажды молодой помощник сгоряча обвинил его в неумении расставлять приоритеты. Неправда, ответил Фармер. На первом месте пациенты, на втором заключенные, на третьем студенты. Но он, мол, понимает, что помощник мог запутаться в деталях.

Мне нравилось сидеть с ним рядом и смотреть, как он возится с электронной почтой – в Канжи, в самолетах, в залах ожидания аэропортов. Обдумывая, как лучше донести свою мысль, он особым образом крутил пальцем в воздухе. Когда же кто-то, по его мнению, приводил удачный аргумент, постукивал себя пальцем сбоку по носу. Интересовала меня и его переписка как таковая. Письма давали некоторое представление о деятельности Фармера, позволяли хоть приблизительно оценить ее масштаб. В начале 2000 года он получал около семидесяти пяти посланий в день. Похоже, большинству из них он радовался, многих адресантов сам же приглашал к общению и отвечал почти всем.

Фармеру поступали вопросы насчет больных МЛУ-ТБ, требующие вдумчивого прочтения и обстоятельного ответа; взволнованные и волнующие отчеты по проектам ПВИЗ в России, Чьяпасе, Гватемале и Роксбери; дружеские приветы и обращения за советом от священников, монахинь, антропологов, чиновников здравоохранения и врачей с Кубы, Шри-Ланки и Филиппин, из Лондона, Парижа, Армении, Индонезии и Южной Африки; плюс непременно пара сообщений в таком духе: “Вопрос на засыпку. Не хотите поработать в Гвинее-Бисау?” Юные волонтеры ПВИЗ, желающие поступить на медицинский, молодые врачи и эпидемиологи, так или иначе участвующие в деятельности ПВИЗ, просили у него консультаций либо рекомендательных писем. Задавали вопросы и бригемский коллега-инфекционист, и бостонский врач, консультировавший Фармера по поводу лечения неимущего ВИЧ-инфицированного пациента, и любимые студенты. Один из них писал: “Каковы механизмы / патофизиология острой тугоухости вследствие менингита?”

Фармер тут же ответил:

Доброе утро, Дэвид.

Корень всех негативных последствий бактериального менингита в воспалительной реакции организма. Белые клетки. Когда гнойный менингит затрагивает основание мозга, там начинается сильное воспаление. А что у нас находится под основанием мозга? Черепные нервы? А что они делают? Позволяют маленьким девочкам слышать. А что произойдет, если окружить их студенистой массой, образовавшейся в результате воспаления, то есть гноем? Они окажутся блокированы. И лишатся кислорода. Вот и пропадает слух, а часто и способность открывать глаза и т. д. Даже причиной гидроцефалии нередко служит именно воспалительный мусор, закупоривающий монроевы отверстия… Это все анатомия, друг мой, анатомия и гной. Всегда анатомия и гной.

Пока Фармер путешествовал, его почтовый ящик переполнялся посланиями на креольском. Как-то раз я сопровождал его в деловой поездке по поводу сбора средств – мы отлучились из Канжи в Штаты на полтора дня. Во время пересадки в Майами на обратном пути Фармер проверил почту, где его уже ждало письмо от сотрудника “Занми Ласанте”:

Дорогой Поло!

Мы так рады, что увидим тебя всего через несколько часов. Мы соскучились! Ты нужен нам, как нужен дождь сухой, растрескавшейся почве.

“Через тридцать шесть часов разлуки? – спросил Фармер у экрана ноутбука. – Вот они, гаитяне. Вечно перебарщивают. Люблю таких людей”.

В то время его жизнь вертелась вокруг логистической проблемы, которую очень четко сформулировала Офелия: “Где бы он ни находился, он нужен где-то еще”. Пока что Фармер выходил из положения, стараясь поменьше спать и побольше летать. В начале 2000 года я повсюду таскался за ним целый месяц, который он окрестил “месяцем путешествий”.

Две недели мы провели в Канжи, лишь ненадолго отлучившись в середине этого срока, чтобы навестить церковную организацию в Южной Каролине. Теперь мы направлялись на Кубу, на конференцию по СПИДу, после чего нам предстояло по туберкулезным делам на неделю слетать в Москву с остановкой в Париже по пути.

– А кто оплачивает ваши разъезды? – поинтересовался я.

Церковь, правительство Кубы и фонд Сороса, ответил Фармер. И улыбнулся:

– За меня платят коммунисты, капиталисты и иисусхри-стосовцы.

Раньше, когда был помоложе, Фармер приезжал в Канжи и уезжал в джинсах и футболке, пока не понял, что это огорчает его гаитянских друзей, всегда наряжавшихся в дорогу. Потом и отец Лафонтан объяснил ему, что, если он отправляется представлять их перед всем миром, надо надевать костюм. У Фармера костюма было два, но один он одолжил другу. Впрочем, он все равно предпочитал оставшийся черный, поскольку тот позволял, например, вытереть о штанину ручку, которой он писал назначения в Бригеме, потом впопыхах вскочить в самолет, скажем, до Лимы или Москвы и по прибытии все еще выглядеть прилично.

Из “Занми Ласанте” в аэропорт мы выезжали на рассвете. Десять провожавших нас жителей Канжи набились и в кабину, и в кузов пикапа, где ехали чемоданы. Облаченный в костюм Фармер выдал сотрудникам, вышедшим его проводить, последний залп инструкций и просьб, уселся на водительское место (его укачивало в машине, а за рулем тошнота немного отступала), и пикап, точно кораблик, покидающий гавань, скатился с гладко вымощенной площадки перед медкомплексом и затрясся по Национальному шоссе № 3.