Невеста лорда Кэрью - Мэри Бэлоу

И вдруг совершенно необъяснимым образом она этой весной очертя голову влюбляется в него. В какого-то бродячего садового архитектора. В мужчину, о котором лишь по доброте душевной можно сказать, что он не так уж уродлив. В человека, который так тяжело хромает, что люди в смущении отводят глаза. В человека, у которого вместо правой руки какая-то скрюченная лапа.

«Доверчивый простак», – сказал бы он, если бы ему поведали такую историю о ком-то другом. Глупый романтик!

Лайонел возвратился в Англию в этом году. Быть может – нет, вероятнее всего, так оно и случилось, на балу у леди Рочестер они встретились впервые. Они танцевали вальс и были прекрасны, от этой пары невозможно было глаз отвести. Ну а Лайонел, конечно же, постарался пустить в ход все свое обаяние; он ни за что не отказал бы себе в удовольствии снова утвердить свою власть над прекрасной женщиной, которая когда-то любила его, но в ту пору он был для нее запретной территорией. И в ней, по-видимому, вновь пробудилось давно подавленное чувство. По-видимому, она старалась подавить это чувство. И пришла в страшное смятение.

Если она в таком состоянии выбежала после окончания танца на лестничную площадку и совершенно неожиданно столкнулась с человеком, с которым месяц назад у нее установились дружеские отношения, конечно же, она ему обрадовалась – это было спасение. Она умоляла его вывести ее на свежий воздух. С ним, показалось ей, она забудет о коварном искусителе. Она даже попросила этого друга поцеловать ее. И сказала ему, что любит его…

И если и на следующий день смятение не оставило ее, а ее новый друг, не зная о причине ее вчерашнего порыва, приехал к ней и сделал ей предложение, она могла совершенно импульсивно его принять. Она пыталась убежать от самой себя, не хотела снова обречь себя на страдания и потому приняла предложение человека, за которым, как она думала, она могла надежно спрятаться.

Ведь она ни разу после свадьбы не сказала, что любит его. Он же повторял ей эти слова бессчетное число раз. И правду сказать, он не заметил в ней никаких признаков страсти, физического влечения к нему. Он ей друг. Не больше и не меньше. Хотелось бы ему знать, насколько он ошибся в своих догадках. Хорошо бы ошибся. Хорошо бы его домыслы были бы столь же далеки от истины, как Солнце от Земли.

Но он не мог утешать себя надеждой. Наконец она вернулась. Он услышал шум подъехавшей кареты и вышел в холл. Она была как весеннее небо – в голубом муслиновом платье и соломенной шляпке, украшенной желтыми цветами. Румяная и улыбающаяся.

«Как жаль!» – подумал он.

Но даже и теперь ему пришлось ждать – она захотела подняться наверх вымыть руки и причесаться, хотя, по его мнению, и так выглядела прекрасно. На лестнице она приостановилась и оглянулась на него. Но все-таки пошла дальше.

Она пробыла наверху не более десяти минут, но ему они показались десятью часами. Но вот он услышал, как дверь библиотеки открылась у него за спиной, и обернулся. Она вошла прелестная, все еще улыбающаяся.

Его жена. Его любовь.

Дверь за ней захлопнулась, и она вдруг остановилась. Он думал, что она поспешит к нему в объятия.

– Что случилось? – спросила Саманта, склонив голову к плечу. Улыбка медленно сходила с ее уст. – В чем дело, Хартли?

– Почему вы вышли за меня замуж? – спросил он.

Маркиз наблюдал, как глаза Саманты расширились от удивления. И от чего-то еще.

Солнечный день вдруг потускнел. Саманта не поняла, о чем он ее спрашивает, но одно она поняла очень отчетливо: мечта ее меркнет, она пробуждается от сна. Ее принуждают пробудиться.

– Что? – спросила она. И не была уверена, что хотя бы один звук слетел с ее губ.

– Почему вы вышли за меня замуж? – повторил маркиз. – Потому что вы любите меня, Саманта?

Ложь уже готова была сорваться с ее губ, но не сорвалась. Саманта смотрела на маркиза – на человека, которого она больше, чем кого бы то ни было, хотела защитить от боли.

– Что случилось? – снова спросила она.

– Зачем же отвечать вопросом на вопрос? – сказал Хартли. – Разве вам очень трудно ответить прямо, Саманта? Скажите просто «да» или «нет», и для меня будет достаточно.

Глаза у Хартли были теперь совсем другие – свет, который горел в них с того вечера, когда он встретил Саманту на балу у леди Рочестер, погас. Глупо было не понять раньше, что это был свет любви. Теперь он погас.

– Тогда скажите мне вот что, – продолжал Хартли. – И будем честны друг с другом. Вы все еще любите его?

Что-то оборвалось, умерло в Саманте. То, что расцвело в ней со дня свадьбы, то, что она не определяла словами и почти не замечала.

– Что он сказал вам? – спросила она. Глаза у маркиза стали еще холоднее.

– Мне приходится отметить, – сказал он, – что вы даже не спрашиваете, кого я имею в виду.

– Что он сказал вам? – повторила Саманта. Она нащупала ручку двери у себя за спиной, ухватилась за нее и прислонилась к двери, как будто искала опору.

– Сказал о том, что было шесть лет назад, и об этой весне.

– И вы ему поверили? – спросила Саманта.

– Я поверю вам, – сказал Хартли. – Расскажите мне, что случилось шесть лет назад.

Она на какие-то мгновения закрыла глаза и глубоко вздохнула. Как связано то, что случилось с ней шесть лет назад, с сегодняшним днем? Нет, конечно же, связано.

– Я была очень молода шесть лет назад, – начала Саманта, – только-только со школьной скамьи. А он был красивый, обаятельный и очень искушенный. Мне он не нравился, я считала его холодным. Я даже Дженни сказала, что я о нем думаю. Но это было до того, как однажды вечером он поцеловал меня и сказал, что страстно в меня влюблен. Между нами не было ничего, он только бросал на меня то нежные, то полные отчаяния взгляды. Он сказал мне, что ради нашего с ним счастья я должна поговорить с Дженни и попросить ее расторгнуть помолвку. Сам он не может этого сделать, честь джентльмена запрещает ему.

– Саманта, вы считали его благородным человеком? – спросил маркиз.

– Нет! – горячо возразила она. – Но я верила, что он несчастлив, что он влюблен в меня и отчаянно страдает.

– Как и вы?

– Я не выполнила его просьбу, – продолжала Саманта. – Я боролась со своим чувством к нему. И очень мучилась, что Дженни собирается выйти замуж за человека, который ее не любит. Я молила Бога, чтобы эта помолвка была расторгнута и Дженни избежала бы злой участи, а мы с ним смогли бы соединиться, но когда помолвка и вправду была разорвана, это было ужасно. О Боже, это было страшно! Для Дженни это обернулось публичным позором. Дядя Джеральд отхлестал ее тростью и готовился отослать чуть ли не в заточение. А хуже всего – так тогда мне казалось – было то, что Габриэль требовал, чтобы она вышла за него замуж. И я во всем винила себя.