Бельканто - Энн Пэтчетт

Но глажка – это одно дело. Глажку он освоил. Но сырые продукты повергали вице-президента в полную растерянность, и он просто стоял и смотрел на все, что лежало перед ним. Кур он решил положить в холодильник. Мясо на жаре держать нельзя – уж это-то он знал. Затем Рубен Иглесиас отправился за помощью.

– Гэн! Мне нужно поговорить с сеньоритой Косс.

– И вам тоже? – спросил Гэн.

– И мне тоже, – признал вице-президент. – Что, тут уже очередь? Мне взять талончик?

Гэн покачал головой, и вместе они отправились к Роксане.

– О, Гэн! – сказала она и протянула ему руку, как будто они не виделись несколько дней. – О, господин вице-президент!

Она изменилась с тех пор, как начала петь – или, наоборот, стала прежней. Теперь она снова была всемирно известной певицей, которая за огромные деньги согласилась приехать на вечер, чтобы исполнить шесть арий. От нее снова исходило то особое сияние, которое испускают лишь знаменитости. Рубен всегда ощущал легкую слабость, когда приближался к ней. Она облачилась в свитер его жены, а вокруг горла повязала шарф его жены – черный шелковый шарф, разрисованный яркими птицами. (О, как его жена любила этот шарф, который ей привезли из Парижа. Она надевала его один-два раза в год, не чаще, и хранила тщательно сложенным в оригинальной упаковке. Как же быстро Рубен отдал это сокровище Роксане!) Его вдруг охватила внезапная потребность сказать ей о своих чувствах. О том, как много значит для него ее музыка. Однако Рубен Иглесиас сдержался, вспомнив о сырых курах.

– Простите великодушно, – начал вице-президент дрожащим от волнения голосом. – Вы так много делаете для всех нас. Ваши репетиции – просто дар божий, хотя, почему вы называете их репетициями, я не знаю. Как будто ваше пение не идеально. – Он потер пальцами глаза и встряхнул головой. Он ужасно устал. – Но я пришел не за этим. Могу ли я побеспокоить вас просьбой об одном одолжении?

– Вы хотите, чтобы я спела для вас что-нибудь особенное? – Роксана поглаживала концы шарфа.

– Как я могу знать, чего я хочу? Любая ария, которую вы исполняете, становится для меня самой желанной.

– Отлично сказано, – заметил Гэн по-испански. Рубен зыркнул на него, показывая, что в комментариях не нуждается.

– Мне необходим совет по кухне, – продолжал Рубен. – Необходима помощь. Не поймите меня неправильно, я бы ни за что в жизни не стал просить вас вставать к плите, но, если бы вы смогли хоть самую малость проконсультировать меня относительно приготовления нашего обеда, я был бы у вас в неоплатном долгу.

Роксана растерянно посмотрела на Гэна:

– Вы его неправильно поняли.

– Не думаю.

– Попробуйте снова.

Для полиглота испанский язык все равно что игра в классики для спортсмена-троеборца. Если уж он справлялся с русским и греческим, испанскую фразу худо-бедно поймет. Особенно фразу, повествующую о приготовлении пищи, а не о состоянии человеческой души. К тому же с испанского и обратно Гэн переводил здесь целыми днями, это был здешний язык международного общения.

– Простите… – обратился Гэн к Рубену.

– Скажите ей, что мне нужна некоторая помощь в приготовлении обеда.

– Приготовлении обеда? – спросила Роксана.

Рубен минуту поразмыслил над ее словами, пришел к выводу, что да, он не просил о помощи в сервировке обеда или в поедании обеда, так что слово «приготовление» было вполне подходящим.

– Да, приготовлении.

– Почему он думает, что я умею готовить? – спросила Роксана Гэна.

Рубен, английский язык которого был плох, но не безнадежен, указал ей на тот факт, что она женщина.

– Те две девушки если и умеют готовить, то только индейские блюда, которые, возможно, не слишком понравятся всем остальным, – сказал он через Гэна.

– Это ведь латиноамериканская психология, да? – сказала она Гэну. – Я не буду обижаться. Очень важно не забывать о культурных различиях. – Она одарила Рубена любезной, но ничего не говорящей улыбкой.

– Мне кажется, это мудро, – ответил ей Гэн, а потом обратился к Рубену: – Она не готовит.

– Но хоть чуть-чуть? – не поверил Рубен.

Гэн покачал головой:

– Совсем не готовит.

– Она же не родилась оперной певицей! – настаивал вице-президент. – У нее же должно было быть детство! – Даже его жену, которая была из богатой семьи и росла избалованной девочкой в окружении всевозможных изысков, учили готовить.

– Возможно, но, насколько я понимаю, для нее всегда готовили пищу другие.

Роксана, которая перестала следить за разговором, снова откинулась на обитую золотистым шелком спинку дивана, развела руки и чуть дернула плечами – очаровательный жест. О, эти гладкие руки, никогда не мывшие посуду и не лущившие горох!

– Скажите ему, что его шрам выглядит гораздо лучше. Надо его как-то порадовать. Благодарение Господу, что эта девушка была рядом, когда все случилось. В противном случае ему пришлось бы просить меня зашить ему лицо.

– Должен ли я ему сказать, что вы не умеете шить? – спросил Гэн.

– Лучше, если он услышит это теперь. – Певица снова улыбнулась и пожелала вице-президенту всего хорошего.

– А вы умеете готовить? – спросил Рубен Гэна. Гэн вопрос проигнорировал.

– Я слышал, что Симон Тибо жаловался на качество еды. Он говорит так, словно знает в этом толк. К тому же он француз. Французы, как правило, умеют готовить.

– Две минуты назад я бы то же самое сказал про женщин, – вздохнул Рубен.

Но с Симоном Тибо им повезло. При упоминании о сырых курах его лицо просветлело.

– Еще и овощи есть? Слава тебе господи, хоть какой-то лучик света!

– Вот кто нам нужен, – сказал Гэн вице-президенту.

Пробираясь между слонявшимися по гостиной заложниками и террористами, они направились на кухню. Тибо сразу же устремился к овощам. Вытащил из коробки баклажан, повертел в руках, почти разглядел на гладком, будто лакированном боку свое отражение. Тибо прижался носом к темно-лиловой кожуре. Особого запаха не было, но все же от плода исходило что-то темное и земляное, что-то очень живое, и Тибо сразу же захотелось впиться в баклажан зубами.

– Хорошая кухня, – сказал он. – Разрешите мне взглянуть на ваши сковородки.

Рубен открыл перед ним все ящики и шкафы, и Симон Тибо провел тщательную инвентаризацию: проволочные венчики для сбивания, миски для смешивания, ручные соковыжималки, пергаментная бумага, пароварки. Кастрюли всевозможных форм и размеров, от самых крохотных до громадных – тридцатифунтовых, куда мог спрятаться не очень крупный двухгодовалый ребенок. То была кухня, где можно приготовить ужин на пятьсот персон. Кухня, способная накормить массы.

– А где ножи? – спросил Тибо.