По следам Штирлица и Мюллера - Валерий Шамбаров

Но по деятельности Лемана тяжело ударила катастрофа чисток и репрессий в Советском Союзе. Ранее уже упоминалось, что резидент Василий Зарубин был отозван, едва избежал расстрела и разжалован, определен на незначительную должность в центральном аппарате разведки. Связь с Леманом поддерживалась теперь через «почтовый ящик» на квартире госпожи Клеменс. Настоящее ее имя до сих пор неизвестно. Это была американка, по профессии фотограф, но она служила только передаточным звеном. Леман оставлял ей материалы, она переснимала, а потом пленку забирали разведчики Эрвин и Мария. Однако и их отозвали, они канули в неизвестность.

Пленки стал забирать Александр Агаянц. В «легальной» резидентуре при советском полпредстве он остался единственным сотрудником! Причем Агаянц был молодым, неопытным, даже не знал немецкого языка. Он не мог дать Леману никаких инструкций, обсудить с ним задачи, просто пересылал его информацию в Москву. А в декабре 1938 г. Агаянца свалил приступ аппендицита, и при операции в клинике Шарите он скоропостижно скончался. Связь оборвалась совсем. Леман не понимал сложившейся ситуации. Писал: «Как раз когда я мог заключать хорошие сделки, тамошняя фирма совершенно непонятным для меня образом перестала интересоваться деловой связью со мной». Но очередные его послания не шли дальше госпожи Клеменс, забирать их было некому. Потом и она куда-то исчезла.

Уничтоженные структуры разведки восстанавливались далеко не сразу и не просто. Кого-то из сотрудников уже не было в живых, другие ушли из органов или переместились на иные должности. Леман по своему служебному положению знал, что в Берлине, в новом составе полпредства, появились и разведчики. Но прежних каналов для контактов с ними больше не существовало. Он пошел на чрезвычайно опасный шаг (кстати, полностью опровергающий версию о корыстных мотивах его работы). В июне 1940 г. он опустил в почтовый ящик советского полпредства письмо, адресованное военному атташе или его заместителю: «Я нахожусь в той же должности, которая известна Центру, и думаю, что я опять в состоянии работать так, что мои шефы будут довольны мной… Если я не получу никакого ответа, то буду считать, что не представляю теперь никакой ценности и меня не используют на работе. Моя дальнейшая работа в гестапо также потеряет тогда всякий смысл».

Проверили, нашли Зарубина — и встречу с Леманом организовал заместитель резидента в Берлине Александр Коротков. Высочайшую ценность агента отметил и подчеркнул лично Берия. 9 сентября 1940 г. он указал Короткову: «Никаких специальных заданий Брайтенбаху давать не следует. Нужно брать пока все, что находится в непосредственных его возможностях, и, кроме того, все, что он будет знать о работе различных разведок против СССР в виде документов и личных докладов источника». Для непосредственных контактов с Леманом был определен молодой сотрудник НКВД Борис Журавлев. Он получал материалы, фотографировал и возвращал «дядюшке Вилли» до того, как он наутро выйдет на службу.

А знал «Брайтенбах» много. Он служил в подразделении гестапо IVЕ (контрразведка). Передал образцы шифрограмм, ключи кодирования, и специалисты в Москве смогли получить в свое распоряжение шифры «Ферншпрух» и «Функшпрух», которыми пользовалось гестапо для телеграфных и радиосообщений со своими организациями в Германии и за рубежом. Передал доклад Гейдриха Гитлеру «О советской подрывной деятельности против Германии». В марте 1941 г. советская разведка получила материалы о структурах абвера, нацеленных против Советского Союза. Леман предупредил и о предстоящем вторжении в Югославию. Его донесения в архивах госбезопасности составили 14 объемных томов.

А 19 июня, нарушив все правила конспирации, «Брайтенбах» позвонил по телефону прямо в полпредство и потребовал немедленной встречи с Журавлевым. Вечером они увиделись на окраине Берлина, и Леман рассказал, что нападение начнется 22 июня в 3 часа утра. Донесение через посла Деканозова срочно ушло в Москву. Эта встреча была последней. Полпредство покинуло Германию. Связи с Центром не стало. Учитывая особую важность такого агента, на него не выводили членов организаций Шульце-Бойзена и Треппера. Готовили операцию, как считалось, более надежную.

В ночь на 5 августа 1942 г. под Брянском, в районе действия партизан, выбросили двух парашютистов, Альберта Хесслера («Франц») и Роберта Барта («Бек»). Оба были немецкими коммунистами, оба служили в армии и сдались в плен, согласившись работать на русских. Их обучили радиоделу, шифровке, у них имелись радиопередатчики дальнего радиуса действия, элементы питания. Задания им утверждал сам Берия. Под видом солдат, едущих в отпуск, они должны были через Белоруссию и Польшу добраться до Берлина. Хесслеру предстояло наладить связь с группой Шульце-Бойзена, а Барту — с Леманом.

Документы у них были хорошими, путешествие обошлось без неприятных приключений. Но советская разведка не знала — в Германии брали на учет всех солдат, дезертировавших или пропавших без вести. О них извещалась полиция в местах, где они могут появиться. А за группой Шульце-Бойзена уже следило гестапо. Солдат, мелькавший вблизи выявленных адресов, обратил на себя внимание и тоже был взят под наблюдение. Определили, что у него есть товарищ. В конце сентября Хесслера арестовали. Он вел себя стойко, выдержал обычные и «усиленные» допросы, никаких показаний не давал.

А Барт некоторое время скрывался, виделся с женой и сыном, трижды связывался с Москвой и передавал, что у него все благополучно. Но его супруга болела, врач, присланный из гестапо, устроил ее в «хорошую» частную клинику — где персонал был связан с тайной полицией. 9 октября муж пришел навестить ее и был схвачен. Он оказался гораздо более податливым, чем Хесслер. На него нажали, пригрозили, что за его измену ответят жена и ребенок, и Барт согласился сотрудничать. Под руководством специалиста РСХА Томаса Амплетцера было решено использовать его в радиоигре. 14 октября «Бек» вышел в эфир под контролем.

Впоследствии он утверждал, что передал условный сигнал провала. Советские сотрудники Центра отрицали это. Впрочем, от московских радистов известно, что Барт вообще плохо работал на ключе, во всех передачах сбивался и путался, его радиограммы неоднократно запрашивали повторить (в плен он сдался в марте 1942 г. — времени на обучение было совсем не много). Как обстояло дело на самом деле, сейчас уже трудно судить. То ли сигнала тревоги все-таки не было. То ли его не приняли из-за каких-то помех в эфире и огрехов в передачах «Бека». Но результат стал трагическим. Радиообмен продолжался. В Москве убеждались, что у агента все хорошо, он обживается в Берлине, сумел надежно устроиться. Сочли, что можно приступать к главной задаче.

4 декабря Барту передали по радио пароль для встречи с «Брайтенбахом» и номер его домашнего телефона — 44-36-42. Когда узнали, кому он принадлежит, Мюллер, Шелленберг и Гиммлер оказались в полном шоке. Только что они получали взбучки от Гитлера за то, что долго не могут выловить русских разведчиков в Берлине. Вроде бы добились успеха, их поздравляли и благодарили. И вдруг выясняется, что агент работал в их собственном ведомстве! В «святая святых», контрразведке гестапо! Для руководства РСХА это попахивало слишком крутыми последствиями. Разгневанный фюрер был непредсказуем — слетали со своих постов фельдмаршалы, генералов разжаловали в рядовые, отдавали под суд. После кулуарных совещаний в предельно узком кругу было принято решение: Гитлеру вообще не докладывать. Похоронить расследование внутри РСХА.