Сладкая горечь слез - Нафиса Хаджи

Дядя Аббас все помешивал и помешивал свой чай. Затем поднял голову и взглянул на маму, как будто добрался до самой важной части беседы.

— Должен признаться, я согласен с Саидой — нет ничего более ценного, чем любовь достойной женщины. Я видел, как растет Дина, мне известна живость ее ума, ее искренность и сила характера, она сформировалась на моих глазах. Я знаю, как сильно любил ее отец. И понимаю, в каком трудном положении вы оказались. Я хочу, чтобы вы знали — ваш ответ никоим образом не повлияет на отношения между нами. Я останусь вашим другом. Буду продолжать защищать ваши интересы и интересы Дины, как если бы она была моей собственной дочерью. Я отец жениха, да. Но я всегда настолько дорожил дружбой с Игбалом, что не оскорблю памяти о ней, подталкивая вас к принятию решения на основании столь незначительных факторов, как статус и средства. Я друг отца Дины. Поэтому и пришел сегодня. Как защитник ее благополучия, точно так же, как благополучия моего сына. Если… в случае, если страстное желание и мечты моего сына осуществятся, она не просто станет его женой. Под кровом моего дома она обретет отцовскую любовь и защиту. Обещаю вам это.

— Благодарю вас, Аббас Бхай, за все, что сделали для нас, — ответила мама. — По законам дружбы, как вы сказали. И, поскольку вы пришли как друг отца Дины, я хотела бы задать вопрос.

— Прошу вас, спрашивайте без колебаний.

— Вы знаете Дину лучше, чем я — Акрама. Они действительно подходят друг другу? Будь вы на моем месте и знай все, что вам известно об обоих детях, могли бы вы сказать, что они созданы друг для друга?

Вместо ответа Дядя Аббас на миг прикрыл глаза, устало вздохнул. Затем, открыв глаза, молитвенно воздел ладони к небу:

— Иншалла[108].

Мама не сразу поняла, что это и был его ответ.

— Благодарю вас, Аббас Бхай, еще раз. За ваше доброе отношение к нам.

— Вам не за что благодарить меня, Рукайа Баби. Если у вас больше нет вопросов, я… пожалуй, пойду. Кхудахафнз[109].

И удалился.

— Какой странный визит, — задумчиво проговорила мама. — Зачем же он приходил? У тебя не создалось впечатления, Дина, что Дядя Аббас сказал совсем не то, что собирался сказать сначала?

— Не понимаю, о чем ты, мам, — нахмурилась я.

— Не понимаешь? Ну и ладно тогда. Мне просто показалось.

— Тебе грустно, мама?

— Грустно? Да нет, с чего бы? Мальчик, кажется, неплохой. Красивый, молодой.

— И богатый.

Мамины глаза сверкнули, но она кивнула:

— Да. И богатый. Из хорошей семьи, нам знакомой. Всем вокруг известной. Во всем городе не найдется дома, где не обрадовались бы такому предложению. Ни одна здравомыслящая семья от такого не откажется.

— Верно. Но ты отчего-то не рада, мамочка.

— Не то чтобы не рада. Просто мне нелегко. Ах, если бы отец был с нами. Благоразумие — не единственная важная вещь на свете. Ты должна быть очень осторожна, Дина, когда встретишься с этим юношей. Ты должна быть абсолютно уверена. Мы… не в самом лучшем положении. Не позволяй обстоятельствам повлиять на тебя. Ты должна понимать, что жизнь — не волшебная сказка. Выходя замуж, ты определяешь всю свою будущую жизнь.

— Да, мама.

— Если ты откажешь ему, будут и другие предложения.

— Да, мама.

Я дважды встречалась с Акрамом, прежде чем сказала «да». Но сделала это. Чтобы вытащить нас из мрака, в котором оказались после смерти Абу. Что бы ни говорила мама, наша история и в самом деле походила на волшебную сказку. За два свидания мое мнение об Акраме только укрепилось. Он — само очарование, настоящий принц — приезжал в роскошном американском автомобиле, почтительно целовал руку моей маме и всякий раз, устремляя взор на меня, благопристойно гасил вспыхивавшее в глазах пламя желания. Наконец его родители и сестра — сама недавно обрученная — были официально приглашены для получения ответа на предложение. Вместе с ними прибыли все ближайшие родственники, в том числе родня со стороны отца и мамы, которые не могли помогать нам в трудные времена, как Дядя Аббас. Подали шербет[110]— молоко, щедро сдобренное розовым сиропом и орехами, — сладость напитка по традиции намекает на ответ, которого ждут уже неделю; сладкий — вкус добрых вестей, вкус счастья. Мать Акрама, Тетушка Саида, сняла ожерелье со своей шеи и надела его на меня, торжественно подтверждая договор.

Через неделю нашу помолвку отпраздновали со всей пышностью, какой можно ожидать, если в брак вступает наследник большого состояния. Сразу же начались приготовления к свадьбе.

Свадьба Асмы состоялась раньше, и мы с Акрамом присутствовали на торжестве вместе, как пара, и, когда глаза наши встречались в толпе гостей, я чувствовала спокойствие, думая, что этот человек вскоре станет моим мужем.

Любила ли я его? Нет. Но формат устроенного родителями брака и не предполагает подобных чувств. Он мне нравился, мне приятно было его общество. Я его привлекала — и душой, и телом. В его глазах я читала, что нравлюсь ему, что он меня хочет, но это желание совершенно не походило на то, от которого перехватывало дыхание; на то, что я видела в глазах Умара, никогда не притязавшего на меня, в отличие от Акрама.

Да, конечно, я вспоминала об Умаре. Но лишь мимоходом. Когда в памяти всплывали сцены из детства, во многих из которых участвовал Абу, чье отсутствие я болезненно ощущала. Но детство ушло, как ему и положено.

Еще через два месяца, в дни свадебных торжеств, я наряжалась в тонкие ткани и украшала себя драгоценностями. Это было радостное и волнующее время. Счастливый Акрам с головой окунулся в многочисленные ритуалы и церемонии, заставляя мою маму, которой он оказывал почтение гораздо более рьяно, чем мне, весело улыбаться и даже хохотать. А я уж думала, после смерти Абу она совсем позабыла, как это делается. Одного этого было достаточно, чтобы пробудить во мне любовь.

За два дня до свадьбы в нашу дверь постучал Шариф Мухаммад Чача, шофер Дяди Аббаса.

Прежде чем встретиться со своей сестрой, Мэйси, он пожелал поговорить со мной.

— Шариф Мухаммад Чача! Вы вернулись из Бомбея! Как раз к свадьбе! — От собственного счастливого голоса я почувствовала себя еще счастливее.

Но Шариф Мухаммад Чача не улыбнулся в ответ. Лицо его словно окаменело, глаза застыли, уставившись на кафельные плитки пола.

— Что-то случилось, Шариф Мухаммад Чача?

Он качнул головой. Его серьезное лицо испугало меня.

— У вас дома все в порядке? Как ваша семья?