Зона Справедливости - Любовь Лукина

— За пьянку?.. — Собеседник подумал и пренебрежительно повел плечом. Плечо было голое, розовое, сияющее, как у Наташи Ростовой на балу. — Отсидишь — повезут к судье… Судья тебе даст сутки, а ты их уже отсидел… Ну и пойдешь домой. Штраф с тебя брали?..

— Нет…

— Ну, может, еще штраф возьмут. Или там за пребывание…

Колодников пришибленно кивнул и отошел к стене. Надо было как-то обустраиваться на ночь. «Это тебе за Дмитриевну… — едко думал он. — А ты как хотел? Плюхой отделаться? Ничего, посидишь. Подумаешь, сутки! Мало еще дураку влепили…» Как ни странно, подобные мысли успокаивали. Даже ненависть к ментам — и та прошла. Алексей лишь усмехнулся злорадно, представив, как завтра или послезавтра те же самые сержант и рядовой, патрулируя вверенный им участок, приблизятся к арке — и… Ой, что с ними будет, ребята, что с ними будет!.. Сладко заныло в груди — и Колодников тихо засмеялся, мотая головой.

Шляющиеся из угла в угол с недоумением повернулись к весельчаку и, недоверчиво хмыкнув, продолжили шествие. Они еще ничего не знали. Они не знали, что бояться нужно не им, а тем, кто их сюда посадил! Хотя… Бог ведает, кто они сами такие… Вполне возможно, что на ком-то из них тоже человеческая жизнь висит…

«Будем исходить из того, что есть… — угрюмо размышлял Колодников. — Сутки — значит, сутки. Не в этом главное… А главное в том, что ни с кем я сейчас ни за какие коврижки местами не поменяюсь… Так что попробуем отнестись ко всему этому, как к экскурсии… на дно общества…»

Исполнившись терпения, Алексей выбрал место, где почти не капало, и опрометчиво присел на корточки. Однако, стоило ему опереться спиной на стену, как согнутый в дугу позвоночник наткнулся на что-то твердое и острое. Колодников поспешно встал и в изумлении обернулся. Вот это, суки, придумали!.. Только сейчас он заметил, что изнутри помещение облицовано тесно наляпанными комками цемента. Лунный пейзаж. Значит, ни сесть, ни лечь, ни прислониться?.. Ловко…

Продолжая удивляться, Алексей двинулся вдоль стены, густо покрытой надписями. Ни одного изречения — сплошь имена да клички. И только на самом видном месте большими, до белого кирпича проскобленными буквами — два главных слова: «Менты козлы». Боже!.. Чем же это выскребали? Неужели ногтями?..

Вскоре стены преподнесли еще один сюрприз, оказавшись рассадником клопов. Собственно, сам-то Колодников в таком тумане да еще и лишенный очков нипочем бы насекомых не разглядел — это уж добрые люди предупредили, чтобы не слишком-то прислонялся… Поначалу он даже решил, что старожилы камеры насчет клопов с ним просто шутят. Клопы, обитающие на цементе?.. В этакой парилке?.. Потом ощутил чесотку после первых укусов и понял: нет, не шутят…

Самое место для возникновения таракурта как вида…

«Сколько же сможет прожить человек в таких условиях?.. — ошарашенно прикидывал Колодников. — Неделю?.. Две?.. Да, наверное… А дальше легкие просто откажутся перегонять влажный зловонный воздух… Господи, и ведь это же надо было все продумать до мелочи!..» И Алексей вновь принялся в злобном упоении представлять, как невидимая, неумолимая сила будет растерзывать в арке и ее окрестностях козлов в милицейской форме — одного за другим… из ночи в ночь…

На выпуклой относительно сухой плеши в середине помещения завозился и забормотал скорчившийся старикан.

— Нет, ты… — втолковывал он кому-то, не открывая глаз. — Ты… так-то что ж?.. Ты по справедливости давай…

— Дед, — в сердцах сказал ему кто-то из переминающихся у стены. — Завязывай, да?.. В луже вон уже лежишь — а все про справедливость!..

Стоящий рядом натужно сморщился, заскрипел зубами.

— Ур-род!.. Чтобы я еще раз за ментом пошел! Он же один был! Один!.. Пнуть его в яйца — и давай Бог ноги!..

Тут камеру наполнили устрашающие удары железа о железо. Снаружи выбивали засов. Кое-кто из лежащих поднял голову. Металлическая дверь приоткрылась, явив тугую милицейскую ряшку, показавшуюся Колодникову особенно омерзительной.

— Выходи по трое!..

— Куда еще?..

— На дальняк…

— Ты по-человечески скажи… А то мы вашего жаргона не понимаем… — с каким-то даже презрением бросили в ответ, и Алексей, почуяв родственную душу, всмотрелся подслеповато, ища в полунагой увитой паром толпе того, кто сейчас говорил.

— В туалет, — терпеливо перевел мент.

— Бутылки, бутылки!.. — засуетился оживший старикан. — Воды набрать, а то потом не выпустит…

«Дальняк», вопреки названию, находился рядом — за стеной камеры. Пока узников тройками препровождали туда и обратно, в коридоре маячил плюгавенький милиционеришко в бронежилете и с коротеньким автоматом под мышкой.

— Сколько времени, командир? — спросил кто-то.

«Командир?.. — удивился Алексей. — Почему „командир“, а не „начальник“? Странно… В порядке юмора, что ли?..»

Впрочем, как его ни называй, а ответа плюгавенький все равно не дал. Возможно, заключенным по закону не полагалось знать, который час…

В туалете было прохладно, журчала вода в унитазах, и Алексей с наслаждением вздохнул наконец полной грудью. Воду брали из торчащей крючком ржавой трубы с вентилем.

— Ничего… — злобно осклабясь, утешил Колодников сокамерника в майке и мятых дорогих брюках, с удрученным видом завинчивавшего наполненную пластиковую бутылку из-под «пепси». — Ответят, суки… Как Бог свят: ответят…

* * *

Время, несомненно, шло. Когда после неистового железного грохота в парилку втолкнули очередного задержанного, тот сказал, что снаружи — примерно полпятого. Колодников был неприятно удивлен таким сообщением. Он-то полагал: давно уже утро… Кажется, слова о том, что в заключении каждый год считается за три, следовало понимать буквально.

К счастью, Алексея начал вдруг разбирать некий азарт: да неужели же он не выдержит здесь каких-то паршивых суток? Ах, лечь негде?.. Ничего, переночуешь на корточках!..

И, севши, по выражению классика, орлом, Колодников хищным мстительным оком принялся, насколько позволяло отсутствие очков, подмечать все новые и новые, ранее ускользнувшие от него подробности, скрупулезно внося каждую в счет, который он намеревался мысленно предъявить потом ненавистному племени ментов. Потом — когда их будут находить по двое, по трое утром на асфальте растоптанными в кровавую слякоть, а он, Колодников, проходя мимо, даже головы не повернет… Как мимо раздавленного насекомого — пройдет и не оглянется…

А подробностей было много. Если бы Алексей не знал слова «зачуханный», он бы придумал его в эту ночь. Мало того, ему начинала постепенно открываться жестокая мудрость лагерных законов. Изуверство, говорите?.. Нет, господа журналисты, кому-кому, но Алексею Колодникову вы больше лапши на уши не повесите!.. Изуверством было придумать и оборудовать такую вот парилку, причем с одной-единственной целью: заставить людей забыть о том, что они люди!.. А чтобы остаться человеком даже здесь, нужен свой тюремный закон. Нужен страх… Да, я отчаялся! Да, я устал, я хочу спать!.. Но если я опущусь сейчас в эту черную жидкую грязь — я «зачухан» на всю жизнь и место мое — у параши… И только так! И никак иначе!..