Тремарнок - Эмма Бёрстолл

Врач поднял черно-белый снимок и указал на крупное пятно поверх здоровых тканей – врага, грозящего уничтожением.

Выбора у нее нет – только довериться.

Лиз вернулась в приемную, призывая на помощь все свое актерское мастерство, готовясь изложить Рози смягченную версию.

– Сейчас твое состояние оставляет желать лучшего, – начала она, – но все очень постараются, чтобы оно побыстрее вернулось в норму.

Она не отдавала себе отчета в том, что голос ее почти срывается.

– Не плачь, мам, – сказала Рози, протягивая к ней руки, – все будет хорошо.

Ее маленькая ладонь похлопывала Лиз по спине – тише, тише, – пытаясь успокоить и защитить.

Это было уже чересчур, и, несмотря на все старания, Лиз разрыдалась.

– Я не хотела, извини, – сказала она, вытирая нос и глаза рукавом, – конечно, все будет хорошо, все наладится.

Но Рози не из тех, кого проведешь. Начитанная, умная, она знает, что опухоль мозга – это серьезно, поэтому Лиз решила быть честной и, по возможности, ничего не скрывать. Ее дочь заслуживает правды. Вот только это будет непросто, да и хватит ли у нее самой сил?

До вторника тянуть не стали, стероиды не сработали, и, по словам врачей, состояние Рози ухудшалось. Левая сторона ее тела слабела, и последствия могли оказаться необратимыми.

Операцию провели в воскресенье утром, и все время, пока она длилась, Лиз пыталась отогнать страшные картины происходящего. Представь она все это – голову Рози, хирурга, расковыривающего самое ее существо, мозг, – точно отключилась бы. И Лиз лихорадочно решала кроссворды из лежащих повсюду газет, глотала жидкий чай, металась по коридорам. Медсестры предлагали успокоительное, но она упорно отказывалась. Она должна соответствовать смелости своей дочери.

Отказалась она и от компании. Айрис, Пэт, Барбара, Джин, Руби, Рик предложили помощь. Даже Ханна хотела приехать в больницу. Она заметила, что Лиз перестала появляться в офисе, и выспросила обо всем Касю. Роберт тоже рвался побыть с нею.

Грэг интересовался, не выслать ли денег, – невиданная щедрость с его стороны, – а ее отец, хоть и несколько преждевременно, пообещал отправить Рози открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления. Он сказал, что приехал бы к ним, если бы не отдал машину Давины на техобслуживание, и теперь, пока ее собственная машина в автосервисе, она ездит на его.

Однако Лиз всем отказала. Они всегда были вдвоем – Лиз и Рози, Рози и Лиз. Она знала это с того самого мига, как Рози появилась на свет – они вдвоем в этом мире, и сейчас никто, кроме врачей, не может им помочь. Если они и переживут это, то вместе.

Операция длилась почти восемь часов. Когда Лиз наконец-то проводили к Рози, то трясло ее так сильно, что две медсестры подхватили ее под руки, усадили на стул. Их голоса звучали будто издалека, но Лиз не собиралась падать в обморок. Она нужна Рози. Лиз встала, подошла к кровати и неуверенно взяла маленькую обмякшую руку.

От прежней Рози не осталось почти ничего. Голову обрили, не было больше прекрасных длинных волос, вместо них – бинты. Под глазами синели отеки. Отовсюду торчали трубки, даже возле тонкой, хрупкой шеи. А еще – засохшая кровь, много. Лиз задохнулась, прижала руку ко рту.

– Все хорошо, – сказал хирург в операционном одеянии. Бледный, явно уставший, он улыбался. – Удалось удалить девяносто пять процентов опухоли. Сейчас Рози под анестезией, в себя она полностью придет через пару дней.

Сидя возле Рози – гладя дочь по щеке, следя за приборами, регистрирующими ее дыхание, ожидая, когда дочь вынырнет из омута бессознательности, в который ее погрузили, – Лиз впервые за шесть дней позволила себе подумать о будущем.

Если, как уверяли врачи, Рози и выживет, прежней их жизнь уже не будет. Никто пока не говорил, будут ли физические способности Рози теперь еще более ограничены, и если да, то как это проявится. А еще эти пять процентов опухоли, которые удалять чересчур опасно. Врачи надеялись, что опухоль «уснет», но если она начнет расти, то снова операция. И им снова нужно будет выстоять в этой битве.

Вернется ли она на работу? Едва ли. Пройдут месяцы, прежде чем Рози снова сможет посещать школу, к тому же ей все равно предстоят обследования и наверняка химио- и лучевая терапия. Где-то придется доставать деньги.

Лиз никогда не получала никаких пособий. После разрыва с Грегом она несколько недель упивалась горем, а потом поняла, что им с Рози никто, кроме нее самой, не поможет выбраться из этого кошмара. Жестко отчитав саму себя, она приняла решение уехать из Лондона.

И она гордилась их достижениями. Пускай они с Рози не шикуют, но зато справляются сами, без чужой помощи. Лиз считала, что лучше уж работать на двух, трех или четырех работах, чем надеяться на государственные подачки. Однако теперь выбора у нее не оставалось.

Ее Ослик Иа по-прежнему стоял возле «Дельфина», и однажды вечером Ханна по просьбе Лиз села в него и приехала в Бристоль. Часов в семь вечера они встретились в регистратуре, и Лиз подумала, что источник сияния, исходящего от ее подруги, зовется Нормальная Жизнь. Что такая существует, сама Лиз уже забыла.

На Ханне была темная юбка-карандаш, красные туфли на высоком каблуке и белая рубашка с закатанными до локтя рукавами. Жакет она набросила на плечи. Щеки светились здоровым румянцем, на губах играла непринужденная, уверенная улыбка – на Ханну невозможно было не засмотреться, вот люди и оглядывались. Всем своим видом она показывала, что дела у нее лучше не придумаешь.

Она хотела было обнять Лиз, но замялась.

– Дорогая, ты совсем измученная.

Лиз пожала плечами.

– В больнице всегда так. Тут все постепенно сереют.

Они сели на скрипучий диван возле кофемашины, почти соприкасаясь коленями, – так близко, но все же разделенные невидимым барьером. Ханна напоминала цветок, высаженный в отличный грунт, где ему доставалось вдоволь света и влаги, а Лиз и Рози приходилось довольствоваться тенью.

– Что ты, ерунда, – живо ответила Ханна, когда Лиз принялась рассыпаться в благодарностях, – тут мои школьные приятели живут, как раз и повидаюсь с ними. Да и прокатиться с ветерком всегда круто! Хотя твой Ослик Иа знал и лучшие времена, да? Это уже почти винтаж!

Она пригласила Лиз поужинать с ней и ее друзьями, но Лиз не захотела оставлять Рози.

– Я тебе на днях позвоню, – Ханна протянула ей ключи, – береги себя и постарайся выспаться.

Как только Рози пришла в себя и ее переместили в обычную палату, на автобусе приехала Пэт – посидеть с малышкой, пока Лиз займется оформлением пособий. Отвечая на собеседованиях на вопросы, Лиз ощущала пустоту, словно у нее отняли сокровище, после разрыва с Грегом ставшее для нее самым дорогим, – способность обеспечивать себя и Рози.

Отнеслись к ней везде с пониманием, помогли заполнить необходимые бумаги, но подавленность Лиз только возросла. Отныне она зависела от щедрости других и потому была им обязана. Это чувство привил ей Грег – он то и дело подчеркивал, что она живет в его квартире и вообще за его счет. Тогда Лиз почти поверила, что все ее существование зависит от него, и проходить через это снова было тяжело вдвойне.