Гостомысл - Александр Майборода

— Харальд, — конунг я! И я принимаю решения, — напомнил Готлиб.

— Прости, конунг, — сказал Харальд.

— На будущее, если дорожишь своей головой, не лезь поперед меня, — сделал выговор Готлиб.

Затем добавил:

— Но раз уж ты все-таки сказал, то так и поступим.

— Половину вашего добра, — перевел Олав.

Доброжир пожал плечами и осторожно сказал:

— Но мы чужое добро не считаем.

— И что же? — спросил Олав.

— Как определить, у кого сколько добра?

Олав перевел его слова.

— Харальд, разберись, — сказал Готлиб.

Харальд подошел вплотную к Доброжиру. Он взял старшину за ворот, несмотря на его огромный вес, легко подтянул его к себе и с угрозой уставился ему прямо в глаза.

Увидев глаза дана, Доброжир в страхе задрожал, потому что глаза у этого дана были, как у страшного Вия: прозрачные и пустые до черноты; в глубине пропасти адским огнем светятся красные угли, пронзающие душу насквозь, словно желая ее пожрать.

Доброжир почувствовал, как бегущие по спине мурашки подернулись льдом.

— Ну, так посчитайте все свое добро! — сатанинским голосом проговорил Харальд.

У Доброжира от страха и волнения подкосились ноги.

— Подсчитаем, — сказал он.

— Вот проблема и решена, — сказал Харальд Готлибу и отпустил ворот Доброжира.

Отдышавшись, Доброжир проговорил на языке данов:

— Но на это понадобится много людей и уйдет много времени! Мы не успеем до вечера.

— Во, какой болтливый дикарь нам попался. От испуга даже на нашем языке залепетал, — сказал Харальд и спросил Готлиба: — конунг, давай его повесим? А то он нас своей болтовней изведет.

— Уймись, Харальд. А то они и в самом деле не успеют собрать выкуп, — рассмеялся Готлиб и обратился к Доброжиру: — Дебргир, ты, оказывается, хорошо наш язык знаешь. Ну, так слушай, — твой город очень богатый, поэтому я устанавливаю с города следующий выкуп: три бочки золота, десять бочек серебра...

Харальд вмешался в разговор:

— И воз мехов хороших.

— И мехов хороших — воз, — подтвердил Готлиб. — А также мясо, хлеб, мед и все остальное, что надо для прокормления моей дружины.

Доброжир не возражал, только кивал головой.

Речь свою Готлиб закончил предупреждением:

— Где все это возьмешь, меня не интересует. Но знай, — не принесете выкуп в назначенный срок, то мои воины сами пойдут и возьмут все, что им надо. А всех богатых людей возьмем в рабство.

Харальд ухмыльнулся и спросил:

— Дебргир, у тебя есть жена и дочери?

Доброжир побледнел и неохотно проговорил:

— Есть... только они больные.

— Придем в твой дом, разберемся, кто больной, а кто здоровый. А тебя повесим, — пригрозил Харальд.

Доброжир молчал, и Готлиб бросил на него удивленный взгляд.

— Дурак, ты чего стоишь? Или на виселицу торопишься попасть? Беги скорее, собирай выкуп.

Не дожидаясь повторного приглашения, Доброжир бросился со всех ног прочь с княжеского двора.

Глядя ему в след, Готлиб проговорил:

— Этот пес отъявленный лжец! Как видим, он хорошо знает наш язык.

— Теперь он знает наши планы, — сказал Харальд и предложил. — Может, его все же прикончить, пока он не спрятался?

— Потерпи, Харальд. Ты заразился от этого дикаря нетерпением, — сказал Готлиб. — Даже если ему и известны наши планы, то все равно никуда он не денется: боясь за свою жизнь и добро, сделает все, что нам нужно. Все равно других местных собак у нас под рукой нет.

От данов Доброжир сразу направился в старшинскую избу.

После пережитого унижения и страха он был зол и теперь искал на ком бы отвести душу.

В старшинской избе неожиданно для себя он застал слободских старшин. Они мирно дремали на лавках вдоль стены, словно ничего и не происходило.

Доброжир отметил, что здесь были и Громыхало, и Крив, и Четвертак, и Тишила, и у окна даже пристроился Лисий хвост с обычной ехидною улыбкой на губах.

Доброжир, втянул воздух заросшими волосами ноздрями, поморщился и со злостью проговорил:

— Однако и навоняли вы, господа старшины. Со страху, что ли, обделались?

— А ты, Доброжир, понапрасну нас не срами! — огрызнулся Крив.

— А как же с вами еще разговаривать?! — спросил Доброжир, сел на лавку перед столом и кликнул:

— Мирин, где ты?

Из второй комнаты выглянул писец Мирин: угодливая маска на лице, длинный нос и хитрые глаза.

«Вылитый хорек», — озлобленно подумал Доброжир и сказал:

— Мирин, дай вина!

Мирин уполз задом, точно рак в комнату, но через несколько секунд поставил на стол перед Доброжиром большой глиняный кувшин с вином и кружку.

Старшины подтянулись к столу.

Их глаза излучали нестерпимое любопытство, они хотели знать, чем закончились переговоры Доброжира с данами, но они видели, что Доброжир был, словно куча сухого хвороста, которая жаждала только искры, чтобы вспыхнуть огненным шаром. Никто не желал стать той самой искрой.

Поэтому старшины, пряча глаза, косились на Доброжира, но помалкивали.

Доброжир молча налил полную кружку вина и залпом опустошил ее. Потом еще раз налил и снова опустошил.

После третьей кружки расслабленно закрыл глаза и откинулся к стене.

Молчание длилось несколько минут.

Напряжение росло, всем казалось, что в избе вот-вот на головы собравшихся рухнет потолок.

Наконец, кто-то, не выдержав напряжения, осторожно кашлянул.

Доброжир открыл глаза.

— Ах, это вы, храбрые старшины! — сказал он с сарказмом.

— А ты чего злишься? — обиженно проговорил Громыхало.

От злости Доброжир подскочил с места.

— Как, и вы еще спрашиваете меня, чего я злюсь? А как же мне не злиться, если вы избрали меня городским старшиной, уговорили сдать данам город, а потом спрятались. Из-за вас я подвергся неслыханному унижению, я ползал на коленях перед варварами, в меня плевали, облевали с ног до головы...

Доброжир поднес к носу рукав на котором виднелось подозрительное пятно, с отвращением отвернулся и воскликнул:

— О боги, за что мне такие беды?!

Крив, мигнув подбитым глазом, сказал:

— А ты не жалуйся. Сам виноват.

Доброжир рухнул на лавку.